Павел Канаев - Волчьи стрелы

Алена резко остановилась посреди дорожки, пролегавшей между рядами вековых лип, и топнула каблуком своего сапожка.

— Не хочу за него замуж! Не хочу в Гривноград, чтобы провалиться ему под землю сырую! — капризно воскликнула княжна. — Ярик, ну как же так? Мне ведь матушка всегда говорила, что выдаст за сына императора вирейского, что буду я жить у моря-окияна теплого, в палатах мраморных да златоверхих.

— Да, сестрица, не позавидуешь тебе — за такого чурбана под венец пойти! — согласился Яромир. — Вот только пустое это все, знаешь же: коли батюшка наш что замыслил, так по сему и быть. Да и к венчанию уже готово все, так что не трави себе душу, смирись, сестра. Но коли он, не приведи Господь, тебя обидеть вздумает, ты сразу мне весточку шли! Уж я его…

— Эх, братец, на тебя надёжа вся. Но, может, есть еще способ спасти меня от этой напасти! Ты должен сестрице подсобить, Ярик, миленький.

— Но что я могу, Алёнушка? Отец и так на меня гневается, запер во дворце, того гляди стражу приставит. Рад бы помочь, да не в силах я, да и никто, даже матушка наша. Смирись, не грызи себя!

— Ну подумаешь, гневается! Он на то и отец нам. Ты же говорил, что он того и гляди тебе удел даст во княжение, — Яромир недовольно поджал губы, и Алена сама поняла, что перестаралась и наступила ему на больную мозоль.

— Слушай, братец! — продолжила она как ни в чем не бывало. — Говорят в бору, недалече от Ладнорского острога где-то, живет ведунья одна, Далемирой звать ее. И прабабка, и бабка, и матушка ее ведуньями были. Моя мамка [47] Мамка — кормилица, нянька. Никифоровна сказывала, что к ней ходила как-то, и та … Уж не скажу, что та сделала, негоже такие секреты выдавать. Но многие про нее ведают, все говорят: мертвеца поднимет, слепцу взор воротит, клинок так заговорит, что сам врагов сечь будет, кого хочешь приворожит, аль наоборот — отворотит.

— Сестра, брось это! Все эти ведуны, ведуньи, ворожеи — сказки дедушкины! — возмущенно воскликнул Яромир. — А ежели и нет, это же слуги идолов языческих, и ходить к ним — дело скаредное, богомерзкое!

— Ничего не сказки! Я Никифоровне верю, как себе, не обманет та, кто выкормила! И нет ничего богомерзкого в том, чтобы несчастную душу от погубления спасти. Братец, миленький, не оставь в беде, подсоби! А я вовек тебе не забуду, долг сполна отплачу, как черед придет.

— Ну, пускай ведунья и впрямь твоя так всесильна, пускай — дело не богомерзкое, во благо. Но я-то тут причем, как тебе подсобить могу? — удивленно спросил княжич.

— Как причем? Эти ведуны да ведуньи, как псы, страх за версту чуют. А я, ты же знаешь, та еще трусиха. Самой мне к ней идти никак нельзя. Да и кто меня отпустит? А дело важное, да не приведи Господь, кто проведает! — она сложила бархатные ручки на подбородке и покачала головой. — Ну сам рассуди: кому, кроме тебя, братец мой, соколик, могу я душу свою несчастную доверить? Ты храбр, будто барс, честен и сестру во век никому не сдашь.

Она взяла Яромира за руку так пылко, что по его телу прокатилась странная дрожь, и прошептала на ухо:

— Помоги, молю, Яромир!

Отпрянув от брата, княжна поймала его взгляд, и тут Яромир дрогнул.

— Ладно, так и быть, твоя взяла. Схожу я к твоей ведунье, ежели батюшка с меня опалу и заточение снимет…

— За это не переживай, — перебила сестра. — Забыл, кто в прошлый раз за тебя упросил? Батюшку беру на себя. Завтра же с тебя наказание снимут. А как к ведунье пойдешь, бери наставника своего по ратному делу, пестуна Богдана. Попроси его тебе Ладнорский острог показать. А опосля, как бы невзначай, скажи, что я просила к знахарке зайти за травами целебными, что только одна она готовит. Мол, все равно по пути. Ежели что, я все подтвержу. Хотя Богдан вроде человек не худой и супротив тебя говорить не будет. Но в избу к ведунье ратника не пускай — пущай снаружи дожидается.

— Ну сестрица! Да ты хитрее лисы Патрикеевны! — усмехнулся княжич.

— Только вот что, для отворота нужны будут вещицы две — его и моя. Вот, держи, — она протянула брату шелковый плат, расшитый серебром. — А потом еще дам тебе его перстень, что он мне в дар прислал. И еще: я лишь хочу Ладимира от себя отворотить, чтобы стала я ему противнее жабы, да отца его, князя гривноградского, чтобы разорвал он помолвку эту злосчастную. Ничего худого ни Ладимиру, ни Всеволоду желать не надобно! Грех на душу брать не будем. Пущай живут и здравствуют, но поодаль от нас. Правда, братец?

— Как твоей душеньке угодно, — ответил Яромир. Но недобрая мысль украдкой проскользнула к нему в голову, словно подлая кикимора, тихонько засевшая под половицами в ожидании своего часа.

Вышло именно так, как сказала Алена. Невер все еще не разговаривал с сыном, даже не интересовался его успехами в книжном учении или ратном деле. Однако, когда сотник Богдан передал великому князю просьбу Яромира показать ему Ладнорский острог, противиться не стал. Сперва наморщил свой бычий лоб и сдвинул брови, но, подумав немного, одобрительно кивнул.

— Княжич, а ты уверен, что ведунья твоя именно тут живет? Да здесь, кажись, и леший ногу сломит, — пробасил сотник, поправляя кожаную перевязь, надетую поверх стальных пластинок панциря. Яромир снова достал небольшую карту, кое-как нацарапанную им на харатьевом куске со слов мамки Никифоровны.

— Все верно, Богдан, — ответил няжич. — Мы почитай на месте уже.

В лесу было темно, сыро и жутко. Ветви деревьев переплелись в спутанную рыболовную сеть, поеденную брешами, которая, того и гляди, упадет на землю и накроет все вокруг. Запахи сырого мха, хвои и прелых листьев бодрили своей резкостью не хуже ледяного кваса. Влажный воздух застилал глаза густым туманом. Где-то вдалеке упрямо талдычила свой отсчет кукушка, возмущенно ухала сова.

— Кажись, пришли, — с сомнением сказал Богдан, поглаживая бороду.

Едва заметная тропинка упиралась в перекошенную дверь полуземлянки, крытой дерновым настилом. Толстые венцы бревен поросли мхом и казались мягкими, как ковер. На коньке кровли желтел конский череп, злорадно улыбающийся каждому встречному, предвещая недоброе. Внезапный треск веток и шелест заставили вздрогнуть даже бесстрашного богатыря Богдана: огромный филин, хлопая крыльями, выскочил из темных облаков хвои и уселся на охлупень лесного жилища. Сверкая круглыми и желтыми, как бронзовые бляшки, глазищами, птица бодро пробурчала: уху-ху, уху-ху.

— Княжич, может, пойдем отсюда? Неужто дворцовые лекари отвар этот для княжны не сделают? Не нравится мне здесь. Гиблое место, богопротивное! И ведунья эта, видать, обычная ведьма, язычница проклятущая! — сказал Богдан.

Яромир неуверенно огляделся, вдохнул поглубже и, натянув притворную улыбку, ответил наставнику: