Павел Канаев - Волчьи стрелы

— Ну что же ты, Богданушка, в порты наклал? Карахарна с его стрелами да острыми саблями на страшишься, а перед Бабкой Ежкой, как лист осиновый, дрожишь? Никакая не ведьма она — обычная ведунья. Травами лечит, снадобьями. А наши лекари такого не делают.

— Что же за хворь такая у княжны Алены? Неужто все плохо так, что наши лекари бессильны? — недоверчиво уточнил дружинник.

— Не боись, все нормально. Хворь не смертная, но отвар нужен, и хорош об этом! — отрезал мальчик. — Ты жди меня здесь, а то говорят, старушка пугливая, ратных боится дюже.

— Как же так, княжич? Случись что, я головы лишусь. Я же в ответе за жизнь твою. А ежели эта ведунья…

— Довольно, сказал! Ведунья — божий одуванчик, зла никому не творит. А ежели что, я и сам за себя постоять могу!

Он все же убедил сотника остаться стеречь вход: мало ли кого могла принести нелегкая.

Наконец Яромир зашел. На деле полуземлянка оказалась куда просторнее, чем смотрелась снаружи. Вместо зловещего пристанища ведьмы, где с потолка свисают нетопыри, а в огромном чугунном котле бурлит колдовское зелье, он очутился в аккуратном девичьем пристанище.

По бокам чадили две лучины; в их свете все очертания словно приплясывали. На небольшой глинобитной печи ютились горшочки и крынки, лавочки были уютно застланы звериными шкурами. Домотканые цветные полотенца и пучки душистых трав занимали все пространство невысоких бревенчатых стен. В углу стояла резная прялка, обмотанная льняной пряжей. Впрочем, Яромира немного смутила клетка на столе, в которой испуганно метался из стороны в сторону горностай, и странные костяные обереги, развешанные буквально повсюду. Часть комнаты была отгорожена серой суконной занавесью: судя по звукам, за ней хлопотала сама хозяйка.

— Проходи, гость дорогой, не робей! Садись, где душе твоей угодно, будь как дома! — донеслось оттуда.

«Видать, молодка у колдуньи не подхвате. А где же сама ведунья?» — подумал он, услышав приятный юный голосок.

Занавесь раздвинулась, и девица вышла и поклонилась в пояс. Яромир застыл столбом. Наверное, предстань сейчас перед ним сам черт рогатый, княжич опешил бы меньше. Блестящие светлые волосы, васильковые глаза, ямочки на румяных щеках и стан, какому позавидует сама лебединая царевна. Ни одна боярыня или принцесса не могла сравниться с ней красотой. Во всяком случае, так показалось княжичу. «Вот тебе и Бабка Ежка! — выпалил про себя Яромир.

— Ты, верно, служишь Далемире? А где сама ведунья, — наконец отважился спросить он.

— А чем я тебе не нравлюсь? Кто еще тебе надобен? Я и есть Далемира. Меня ты искал, меня и нашел. Так молви, что привело тебя, молодец. А я, чем смогу, подсоблю тебе.

Яромир раскрыл рот, пытаясь перейти к сути дела, но все мысли разбежались от него, как напуганные овцы от незадачливого пастуха.

— Ты, кажись, притомился с дороги, молодец. Присядь, отдохни чуток, — ласково сказала она. Ведунья взяла гостя за руку, подвела к лавке. Они присели рядом друг с другом, и княжич ощутил дурманящий аромат цветения, исходивший от ее волос.

Немного опомнившись, он вытащил из сыромятной калиты на поясе шелковый плат своей сестры и золотой перстень с рубином, подаренный ей Ладимиром.

— Молвит люд, что чудеса творишь ты дивные, — начал мальчик, приняв серьезный вид. — Развести их надобно, навсегда, чтобы никогда им вместе не быть.

Девица медленно и бережно взяла оба предмета, точно опасаясь их сломать. Немного покрутив перстень в руке, она отложила его в сторону, как товар, что не пришелся по вкусу. Плат же, напротив, заинтересовал ее куда сильнее. Ведунья поднесла клочок ткани к своему прекрасному лицу, прижала к губам и что-то прошептала. Странный свет прокатился по деревянному оберегу, черневшему у нее на груди. «Видать, почудилось», — убедил Яромир сам себя.

— Ты ведь любишь ее, так? — спросила она, придвинувшись так близко, будто собралась поцеловать в губы.

Яромира затрясло словно от лихорадки, его сердце пустилось в галоп, а ноги закостенели.

— Любишь, желаешь и сам себя клянешь, — продолжала она шепотом. — Ведь страсть эта грешна и скаредна, так, молодец? Хочешь, я тебя избавлю от этой грешной любви?

Он ощутил ее дыхание у себя на шее и закрыл глаза, не в силах что-либо сделать или ответить.

— Ну да ладно, к делу! Так зачем пожаловал? Говоришь, развести их хочешь? — голос Далемиры прозвучал уже на небольшом отдалении. Яромир понял, что она отстранилась. Он открыл глаза, смахнул испарину со лба и попытался собраться с мыслями.

— Да, чтобы никогда и ни за что вместе им не бывать, чтобы судьбы их, как две стороны луны, никогда в одну не сложились! И чтобы батюшки их и руки друг другу не подали!

— И все?

— Все! — неуверенно ответил княжич.

— Разве? — переспросила девица с чарующей улыбкой. Мерцающий свет пробегал по ее лицу, искрясь в васильковых глазах и колеблясь в бесконечных ресницах.

— Нет, не все! Хочу….хочу, чтобы он…. никогда счастья не видал! Чтобы ни одна девица с ним не была, чтобы не знать ему ни радости, ни потомства!

— Что же, будет по-твоему, молодец!

— И что же еще от меня надобно для этого? — уточнил княжич.

— Что надобно? Жить, не тужить, да добра наживать. Да ждать, когда воля твоя исполнится, — спокойно ответила она.

— И сколько же ты хочешь за труд свой колдовской? — спросил Яромир, потянувшись за мошной с монетами.

— Не спеши, молодец! Ведь колдовство пока не свершено. А ежели не выйдет?

— А может?

— О том лишь Боги едины ведают. Покуда всегда выходило. Но деньги убери! Монеты, что каменья — тяжело на душу ложатся. Вот свершится отворот, тогда и потолкуем о награде. А нынче не кручинься и иди с миром.

— А ежели я обману, не приду боле, чтобы отплатить за службу? Не боишься, ведунья? — княжич немного осмелел, голос его стал жестче.

— Ты воротишься, молодец, даже не сомневайся в этом! А от любви своей запретной, считай, ты уже излечился.

Колдунья загадочно улыбнулась и снова поклонилась на прощание, растревожив свои великолепные локоны.

Дни пролетали быстрее, чем пожелтевшие листья срывались с деревьев. Время пришло: Святая Варвара готовилась принять под своими сводами очередных знатных молодоженов.

Грозовой тучей, что рухнула с небес на землю, громада хмурилась посреди детинца. Храм словно держал в узде веселье белоснежных церквей, резных теремов и хором, рассыпанных вокруг. Лишь безбожники голуби не питали трепета перед вековой святыней. Облепив полукруглые закомары, на которых покоились своды, бровки [48] Бровка — декоративный элемент в древнерусской церковной архитектуре. над вытянутыми окнами и выпуклые пояса орнаментов, они нахохлились с важностью бояр.