Павел Канаев - Волчьи стрелы

Горе той сеяжской княжне, что дерзнет повенчаться в любом другом соборе: вовек не видать ей здорового потомства. Во всяком случае, так гласило древнее поверье, и никто не смел в этом усомниться. Поэтому свадьба растягивалась не на неделю, а почти на целый месяц. Венчание перед господом, потом — долгий изнурительный путь через лысые леса, отсыревшие седые поля, морщины холмов и рытвины оврагов, деревушки, становища. И все это по каше распутицы, заваренной осенними дождями. Наконец, Господин Великий Гривноград, свадебный пир во дворце жениха. Не многие могли отважиться на такой путь дождливой осенью, но оба князя — и Невер, и Всеволод — сочли промедление непозволительным.

— Расступись! Молодые едут! Молодым дорогу! — раздались крики Борислава, едва слышные в гуле толпы. Как дружка [49] Дружка — представитель жениха и главный распорядитель на свадьбе Ладимира, он должен был скакать вперед и предупреждать всех о приближении свадебного поезда. В красной рубахе с жемчужным косым воротом и белом развевающемся плаще, он пролетал над волнами голов, подобно комете.

Вдалеке уже было слышно, как взрывалась толпа, приветствуя многоцветную реку свадебной процессии. Рев подкатывал все ближе, будто наступало многотысячное войско. Сперва показался возок невесты, шедший впереди на небольшом отдалении. Сбруя каурой лошади и дуга над ней были сплошь увешаны лисьими хвостиками и колокольцами. Княжна сидела неподвижно и обреченно. С ее зубчатого, словно верх частокола, серебряного налобника на плечи падали нити крупного жемчуга, а белое атласное платье с «аршинными» рукавами индевело разводами серебра. Рядом с ней расположилась почтенная сваха.

Яромир понуро плелся верхом вслед за женихом вместе с друзьями и дружинниками. Колдовство не сработало, но ему уже не было до этого никакого дела. В одном не обманула ведунья: все запретные мысли о сестрице растаяли, как утренний туман. Зато на смену им пришло новое, куда более сильное наваждение — сама Далемира. Лишь о ней думал княжич с того момента, как покинул ее скромное жилище.

Уже которую ночь он видел один и тот же сон, а после пробуждения сердце его било набатом, испарина жгла лицо. Он пробирается сквозь темный мрачный лес, тот самый, где живет ведунья. Под ногами — жилы корней и шерстистый мох. Отсыревшие лысые деревья, все в морщинах и наростах, тихо стонут, точно жалуются друг другу на тяжелую жизнь и хвори, как старики на завалинке. Вдруг впереди сквозь поволоку лесного мрака сверкает начищенным медным зеркалом водная гладь. Бор ступеньками спускается к озерцу, деревья сменяются корявыми кустами, и Яромир выходит на заболоченный бережок. За высокими камышами слышны всплески и звонкий смех.

— Здравствуй, княжич, ясный сокол! Говорила же, что ты воротишься, от судьбы ведь не убежишь, как ни пытайся.

Далемира показывается из-за камышей, неспешно плывет к берегу и, в чем мать родила, выходит из воды — на ней лишь неразлучный оберег. С каждым шагом ее упругая грудь, усаженная хрусталинками воды, заискивающе вздрагивает, локоны струятся водопадом до самых бедер, крутых и манящих. Словно языческая богиня Лада спустилась на землю. И вот она совсем близко, осталось лишь протянуть руку и… Безжалостная явь, чертово утро вновь крадут у Яромира его зазнобу. За это он готов был своими руками свернуть шеи всем петухам на свете.

В громадном соборе негде было упасть и слезинке. Бояре, великие и удельные князья со своими семьями, бесчисленные тиуны, старшие и младшие дружинники, гридни, иностранные послы — кого здесь только не было. Все изнемогали от жары и духоты; вместо воздуха курилась клубами густая пелена благовоний и дыма от жженого воска.

С могучих столпов, деливших пространство на пять нефов, и высоких сводов-парусов укоризненно глядели лики фресковых и мозаичных святых. Между ними немного игриво скользили белокрылые ангелы. Повсюду мерцали языками пламени напольные свещники, словно золотые деревца с огненными плодами. Из недоступной выси на цепях спускались гигантские паникадила, похожие на императорские короны с каменьями. Стены безжалостно обжигали взор золотой росписью: орнаменты, лики, строчки из писания теснили и поджимали друг друга. Весь этот жар слегка остужали серебром и хрусталем окладов многочисленные иконы.

Молодые стояли у алтарной перегородки на куске красной тафты, а над их головами попы и диаконы держали святые образа. Венчал их сам митрополит сеяжский, владыка Феодор. От беспробудной тоски, духоты и тугого налобника, сдавившего голову пыточными тисками, Алена увяла, как былинка. Она украдкой подняла глаза вверх, на хоры, чтобы хоть на мгновенье увидеть матушку, ощутить ее поддержку, пусть издалека. Но резная аркада высоких хоров растаяла в слепящем сиянии паникадил — не разобрать было даже силуэтов.

Большая часть венчания осталась позади: прочитаны все псалмы, на головы Алены и Ладимира руками митрополита возложены свадебные венцы, даны клятвы.

— Так и падут под ноги наши и будут растоптаны все те, кто пожелает вызвать между нами вражду и ненависть! — отчеканил жених, топча своим желтым сафьянным сапогом осколки разбитой им хрустальной рюмки, из которой молодые только что отпили вина. Такова была древняя традиция.

Белослава пристально наблюдала с высоты за тем, как ее драгоценная дочь вместе с новоиспеченным супругом пробираются по узкому ущелью между двумя рядами женщин, щедро осыпающих их льняным и конопляным семенем. Когда они добрались до выхода и покинули собор, княгиня с упреком покосилась на мужа.

— Ради Господа, только не сейчас, не в храме божьем! — раздраженно буркнул Невер вполголоса.

— Да разве же я что-то молвила, княже? Я молчала. Ты попутал: видать, это совесть твоя с тобой говорить изволит, — ответила великая княгиня и в знак смирения, показательно прикрыв свои большие янтарные глаза, поклонилась.

— Эээх, бабы! Бесовские вы создания, прости Боже! — взмолился Невер. — О чем только мысли ваши? Где Вирея твоя, где император твой? За морем, за окияном теплым! В бой с нами вирейцы не пойдут, надобно им это больно! А Гривноград здесь, под боком! Гривноград богат и силен, вместе всех врагов пересилим! Что там пересилим — в порошок сотрем!

— Врагов-то сотрете, вот только наших ли? — ответила княгиня, и по ее лицу с правильными, как у мраморной вирейской скульптуры, чертами пробежал холодок. — Люди молвят, что на себя Всеволод поволоку тянет. Что хочет он с тобой праденского рыцаря бить, а степняку поганому и слова бранного страшится вымолвить.

Невер начал терять самообладание, и глаза его облачились в мутно-голубое стекло.

— А ты вот мне покажи, что за люди такую ересь несут! — прохрипел князь. — Я этим людям перво-наперво язык отрежу и заставлю сожрать, опосля велю их в Ладноре утопить! И не вздумай повторять, что не люб ей Ладимир! Наследник вирейский, которого она знать не знает и видать на видывала, люб почему-то, а Ладимир не люб! Спасибо скажите, что в монастырь не отправил!