Алексей Фирсов - Красные Башмачки

Госпожа спускалась по ступеням собора, элегантно придерживая подол расшитого платья двумя пальчиками левой руки. Правой она опиралась на крепкую руку своего кавалера.

Лиз с широко распахнутыми глазами стояла среди толпы попрошаек, не отрывая взгляда от лакированных красных башмачков, мелькавших среди пены белоснежных нижних юбок.

Красные башмачки — вот, что было самым важным в целом свете!

«Хочу такие! Боже! Как я хочу такие башмачки!»

Госпожа прошла по ступеням и села в карету с герцогскими гербами. Пажи швырнули с запяток в толпу нищих горсти медных монет.

Из окна отъезжающей кареты молодая герцогиня Дармштадская отметила, что только девочка — подросток в сером платье осталась на ногах среди упавших на колени оборванцев, что выуживали монеты из щелей булыжниковой мостовой.

Прижимая к груди корзинку с головкой сыра, Лиз смотрела вслед карете пока она не скрылась за углом.

Тяжело вздохнув, она поспешила домой, цокая тяжелыми деревянными башмаками по мостовой.

Впрочем, домом это место она называла только по привычке. Ведь если люди живут в «этом», значит, это дом?

Ветхое здание в два этажа на окраине города служило приютом для двадцати семей беженцев из южной Тевтонии.

Они уже два года жили здесь из милости местного бургомистра и исправно платили по гульдену в месяц за каждую комнату.

Лиз потеряла родителей во время бегства из окрестностей Грюнштадта. Что с ними стало она не знала, да и не узнает теперь. Бывший мастер цеха портных Йоган Шульц и его супруга Марта взяли девочку с собой. Выбившаяся из сил девочка, безучастно сидевшая на обочине дороги привлекла их внимание.

Их дети уже завели перед войной собственные семьи и старики об их судьбе ничего не знали. Втроем на коленях каждый вечер Йоган, Марта и Лиз молились о своих пропавших родственниках, в душе понимая что вряд ли когда их увидят.

Здесь в Неймегене Шульц не смог сразу же вступить в гильдию портных. Требовался первоначальный взнос — пятьсот гульденов. Не будучи членом гильдии он мог принимать заказы только тайком и довольствоваться любым вознаграждением. Горожане же предпочитали расплачиваться плодами своих рук. Как, например, сегодня, молочник — сыром.

Гильдейский староста уже делал предупреждение Шульцу — следующий раз его могли отвести к городскому судье. С точки зрения местных законов Шульц занимался незаконным промыслом. Но старик всю жизнь шил одежду и ничего другого делать не умел. Лиз понимала что пятьсот гульденов ему никогда не скопить. Жизнь в Неймегене была не дешевой.

Сегодня на ужин к травяному чаю был ломтик сыра. Лиз ела его долго, откусывая маленькими кусочками, растягивая удовольствие.

Сырную головку Марта спрятала на ключ в сундук.

После ужина Лиз отправилась к соседям-башмачникам Хагену и Софии.

Софи отложив дратву, вышла в коридор.

Отхожее место было просто ровиком в глубине двора и женщины ходили туда не меньше чем по двое, чтобы можно было присесть, прячась за юбкой спутницы без страха быть замеченной кем-то.

Лиз присела за широкой юбкой Софии, стараясь не дышать носом. Из ровика воняло удушающее…

Устраиваясь спать на тюфяке с соломой, Лиз тоскливо подумала о том что еще один беспросветный день окончен. Впрочем, сегодня было яркое пятно-красные башмачки той леди на ступенях храма…

В Неймегене все профессии были сведены в гильдии. Даже была гильдия служанок. Не состоя в ее списках, что требовало внести взнос в пятьдесят гульденов, Лиз не имела права работать служанкой. Шестнадцатилетняя, худенькая для своих лет, девушка резво бегала по городу, разнося заказы для своих соседей.

Гильдии разносчиц город Неймеген еще не придумал.

Шумный и мастеровитый, Неймеген располагался на восточном берегу реки Рир. Пологие холмы восточнее города покрыты виноградниками. Каждый квартал города имел свой храм. Стены из камня держали город в своих крепких объятьях.

Город принадлежал епископу Рирскому и на протяжении многих лет был лакомым куском для многих соседних господ: герцога Дармштадского, маркграфа Ессенского и того господина за рекой Рир, который всегда непрочь отхватить кус пожирнее — короля Конфландии.

До этого, впрочем, Лиз и дела не было. Здесь в долине Рир царил мир. По реке плыли барки с товарами. Огромный рынок шумел с рассвета до заката, предлагая все что угодно душе и телу за звонкую монету.

На пристань Лиз ходить побаивалась, уж больно грубый там народец отирался.

Сегодня с замиранием сердца девушка отправилась в северную часть города в квартал портных. Мастер Фертен заказал Шульцу две жилетки. Странно, как будто в своем квартале не мог заказать!

Но Лиз была рада этому заказу. Сын мастера Фертена, черноглазый и кудрявый Хендрик, заставлял ее сердце трепетать.

Такого пригожего парня поискать!

Местные девушки вились как мухи вокруг лавки Фертена, где Хенрик, восемнадцатилетний, стройный красавец управлялся делами под присмотром мамаши.

Но у Лиз сегодня законный предлог войти в этот дом и поговорить с Хендриком. При виде Лиз молодой человек становился любезным и галантным кавалером. Девушка краснела и бледнела одновременно, проклиная свою худобу. Даже в вырезе корсажа ей нечего показать-груди всего лишь как яблочки… от у дочери мастера Краузе грудь, так и выпирает наверх, словно там под платьем две тыквочки!

За квартал до дома Фертена Лиз придирчиво проверила юбку, чепец, поправила корсаж. В этом платье она просто серая мышка! Были бы у нее красные башмачки!

— Дорого дня, Хендрик…

— Доброго дня, моя птичка!

«Он назвал меня своей птичкой!»

Лиз затаила дыханье и не смогла сдержать радостной улыбки.

— Я принесла заказ…

Хендрик оглянулся. Мамаша Фертен увлеченно болтала с покупательницей.

— Неси в заднюю комнату.

— Мне нельзя туда. Мамаша Фертен будет ругаться! — испугалась Лиз.

— Не будет…

Он был рядом. Почти касался ее плеча грудью.

Лиз потупилась и, стиснув ручку корзинки, сделала несколько шагов.

В задней комнате пахло новыми тканями. Сукно, льняная и хлопковая ткани лежали рулонами в нишах шкафа.

Узкий стол в центре комнаты пуст.

— Куда положить?

— На стол…

Лиз поставила корзинку на стол и ахнула, когда крепкие руки юноши обхватили ее сзади. Она замерла. Руки же поднялись выше от талии к груди и стали мять ее через ткань по-хозяйски смело и грубо.

— Пусти…

— Ты сама этого хочешь… Не ломайся, птичка моя…

Горячее дыханье на ее шее. Грудь Хендрика прижалась к ее спине.

Лиз держалась за корзину, отдаваясь грубым ласкам, дрожа от страха и еще другого неведомого ранее чувства — ощущение сладости греха заполняло ее душу…