Юлия Остапенко - Птицелов

Он потрясённо уставился на неё — она, кажется, и не подозревала, какими чудовищными были её слова. Существа вроде тебя, Лукас Джейдри. Так вот делают подобных себе — лепят, будто бесформенный кусок глины, грубо сминая, потом обжигают в огне, потом окатывают ледяной водой, и получают в итоге нерушимую форму, такую же застывшую, как и ты сам. И изменить её потом можно, только разбив. Ты сам такой, и хотел сделать из Марвина своё подобие, потому что ты не человек, и это единственный способ, которым ты способен размножаться.

Его собственный голос казался чужим и отталкивающим, когда Лукас заговорил:

— Я хотел научить его. Просто научить быть мужчиной…

— Мужчиной?! А ты сам мужчина, что ли?! Что в тебе мужского, ты не умеешь ни бороться, ни защищать, ты лживый и скользкий, как болотный гад, чему ты можешь научить кого угодно, а тем более — этого мальчика?

— Хватит! — загремел Лукас, вскочив и со всей силы ударив ладонью по столешнице. Стол содрогнулся, звякнули приборы. Одна свеча погасла.

Ив вздрогнула и сжалась, словно боялась, что он ударит её, но тут же вскинула голову.

— Я же знала, что так будет. Дура. О чём я только думала? — с горечью сказала она и посмотрела на него. — Кричи сколько влезет, можешь хоть всё тут разнести. Но я говорю правду, ты это знаешь. А я не знаю, почему ты такой, почему поступаешь так с людьми, кто дал тебе право на это. Мучить так меня, мучить Марвина… лепить из него своё подобие, чтобы потом выбросить, как всё, с чем ты имеешь дело! Как ты смел уехать, когда я тебя прогнала? Как ты посмел меня оставить?

Последние слова он прокричала во весь голос, и Лукас замер, не в силах отвести от неё глаз. Истерика сделала её некрасивой и неопрятной, но не имело никакого значения, как она выглядит — то, что она говорила, сводило его с ума.

— Оставить тебя, — хрипло повторил Лукас. — Но ты же сама…

— Ты дурак! Лукас Джейдри, какой же ты дурак! Как я могла тебя не прогнать, когда ты чуть не убил моего отца? Но разве я хотела, чтобы ты ушёл на самом деле, навсегда, я же тебя любила!

Она задохнулась и отвернулась от него. Лукас услышал, как она сморкается, не заботясь о его присутствии. Потом она закашляла, отдышалась, промокнула лицо платком и повернулась к нему.

— Прости. Не знаю, что на меня… я думала, это всё давно отболело, — сказала она очень просто, и Лукас понял, что это конец. Что все её чувства к нему, которые она хранила в себе восемнадцать лет, сейчас выплеснулись в одно-единственное безумное признание, и больше ни на что не осталось ни желания, ни сил. Лукас был этому почти рад. Он чувствовал себя постаревшим на десять лет.

Но у него оставалось к ней ещё одно дело.

— Ив, сейчас Марвин здесь? — тихо спросил он.

— Здесь. Но я не отдам тебе его. Он чуть не умер, Лукас. Он пришёл несколько недель назад, весь израненный, отдал мне ребёнка и упал замертво. Потом несколько дней не приходил в себя, мы все думали, что его не спасти. Он и сейчас очень слаб. Он не сможет сопротивляться тебе.

— Я не собираюсь ставить силки…

— Ты собираешься, — жёстко перебила она. — Мне ли не знать, как ты умеешь пользоваться чужой слабостью. Лукас, нет, сказано тебе. Слава всем богам, ты не успел закончить то, что собирался сделать с ним, и я тебе этого не позволю.

— Ив, ты ошибаешься. Богом клянусь, ошибаешься. Он… он не я. Он никогда не был мной, я… я даже не думал, что он так на меня не похож.

Ив из Мекмиллена взглянула на него со смесью жалости и недоверия.

— Лукас, он похож на тебя. Больше, чем мог бы быть похож твой сын. Но ты никогда не сомневался в том, что делаешь, а он сомневается. Он ещё не выбрал. Он никак не может выбрать, и пока это так, он уязвим перед тобой. Тебе может показаться, что ты утратил над ним власть, но именно теперь он как никогда близок к тому, чтобы превратиться в тебя.

— Он меня ненавидит.

— Вовсе он тебя не ненавидит. Но ему, как и мне, страшно смотреть на тебя. Он, как и я, хочет, чтобы ты оказался где-нибудь далеко и не отравлял воздух вокруг нас своим дыханием. Но если он позволит своей ярости вырваться, он станет таким, как ты. А я не могу этого допустить. Я не могу и его потерять, как тебя.

Лукас отдал бы половину жизни за право сейчас её обнять. Но он даже не стал просить об этом Бога, зная, что это бесполезно. Однако какая-то часть его — та, которую он всю жизнь считал единственной — была возмущена услышанным и требовала ударить в ответ.

— Ив, ты сама не понимаешь, чего хочешь. Ты говоришь, что он похож на меня, и в то же время хочешь от этого сходства уберечь. Уж признайся, что ты любишь в нём то, что напоминает меня, потому что это так удобно и безопасно — любить волка без клыков и когтей.

Она сгорбилась и утратила все остатки былой красоты. Потом чуть пошевелила плечами, распрямляя их, и сказала с тихой горечью:

— Всё-таки я была права. Ты приехал только затем, чтобы меня помучить. Что ж. Да, ты прав. Я его люблю за то, что он — это ты. Не сходство с тобой. Он и есть ты. Тот, которым ты мог стать, но не стал. Так же, как ты — это то, во что может со временем превратиться он. Но я очень постараюсь этому помешать.

— Ив… — он уже смертельно жалел о своих словах. — Ив, я не это…

— Лукас, — в тон ему повторила она. — Лукас. Марвин спас Эдрика. Он тонул, а Марвин спас его, хотя в тот день я была ему врагом. А ты бы что сделал на его месте? Ты спас бы моего сына, зная, что он не от тебя?

Она знала его.

Ив из Мекмиллена, ты меня знаешь, подумал Лукас, чувствуя, как она удаляется от него в немыслимую даль — куда дальше, чем была все эти годы. Но она знала его лучше, чем кто-либо в его жизни. И потому ему даже не было нужды отвечать на вопрос.

Но он мечтал расплатиться с собой за собственную глупость — за все глупости разом — и сказал:

— Ты не понимаешь, Ив. Он потому-то и спас, что ему всё равно. Он не любит тебя, не ревнует, ему не больно смотреть на чужое дитя от тебя…

— Что ж, тогда я предпочитаю его нелюбовь твоей любви, — сказала Ив, и этим поставила точку в их истории, которая длилась семь недель и один день, но отняла у обоих восемнадцать лет. И хорошо, если не больше. — Ты всё сказал? Тогда я больше тебя не задерживаю.

— Я не уеду, Ив.

— О, ну конечно же… Что тебе нужно?

— Я приехал за Марвином. Я весь этот путь проделал ради него.

«А не ради меня?» — спросили её глаза с улыбкой, и в вопросе не было горечи, только понимание, от которого ему хотелось кричать. В её взгляде промелькнула былая нежность, и Лукас вновь с обжигающей ясностью понял, что она всегда, всегда понимала его, и, несмотря на это, всегда любила.

— Оставь его в покое, Лукас. Оставь нас в покое, наконец.

— Я не могу. Он похитил королевского наследника, сына герцогини Пальмеронской. Мне приказано вернуть их обоих. Я не уеду, пока не поговорю с ним. Но обещаю тебе, что не стану его ни к чему принуждать.