Ник Перумов - Эльфийская стража

— Ты о чём? — гнев эльфа ещё не унялся, он изо всех сил сдерживал себя.

— Да всё о том же, — Лемех почесал Найду за ухом. Со стороны он казался совершенно спокойным, точно в родном доме за кружкой сбитня. — Не для того ты людей в эту вашу Стражу зовёшь-собираешь, чтобы честным мечом честно же и биться. Других — как ту же Зарёнку, дочь Бороды, соседа моего, — ты обмануть сможешь. А меня — нет. Потому что знаю я всякую службу и наёмником тоже побывать довелось. И далеко от дома хаживал, и весточки не подать было, однако ж вернулся; а у тебя, Полночь, братец мой лесной, такое чувство, что головой в омут. Ну, чего глазищами сверкаешь, чего злишься зазря? Убить хочешь? У вас это быстро, я знаю. Валяй, попробуй. Вот он я, один, вокруг только твои сородичи, деваться мне некуда… Валяй!

— Я не убийца, — с достоинством отрезал Полночь. — Не убийца и не мучитель. В бою — да, убивал, и людей тоже, твоих дальних соседей — всё было, врать не стану. А вот так, когда ты сам ко мне пришёл… но не думай, Лемех, что ты тут чего-то добьёшься. Сыновья твои теперь с нами. Смирись.

— Смирись — это ты хорошо сказал, — кивнул Лемех. — Может, и смирюсь. Только дай на них ещё разок взглянуть. Всё ль у них ладом? Кормят ли достойно, одёжку, в какой Страже ходить положено, добрую ль дали, или невесть какого сроку? Оружие опять же. Аришато ко всему привычен, а Гриня — нет, слабоват. Хотя из самострела бьёт, не в обиду тебе будь сказано, получше иного эльфа…

Полночь опустил голову. Кулаки эльфа вновь сжались, вновь разжались — несколько раз.

— Чего ты мучаешься? — вдруг негромко сказал Лемех. — Никак силы не наберёшься сказать, что нет их уже в живых, ни Грини, сердцем чистого, всякой красоте готового поверить, ни Ариши, силой не обиженного, да только нетвёрдого в нашей, людской вере оказавшегося? Совесть не позволяет, да, Полночь? Потому что у тебя она-то есть, осталась ещё она у тебя, совесть. В отличие от Месяца или Борозды твоих. Вот потому ты и говоришь со мной, вместо того, чтобы приказать — и мне бы стрелу в спину всадили. Ну, верно я сказал? А, Полночь? — и голос его вдруг пресёкся, и вырвался не то хрип, не то стон: — Хоть к могиле проведи, изверг! Тому месту, где лежат, дай поклониться, нелюдь! Ничего большего не прошу.

Полночь совсем опустил голову. Побелевшие пальцы стиснули край стола.

— Живы они, Лемех, — еле выдавил он наконец. — Живы. Оба, и Гриня, и Ариша. Не врали мы тебе тогда, у тебя во дворе, что нужны нам такие. Но… прав ты. Мы гостями к тебе во двор пришли, вместе с Гончими дрались, ты помог Борозду спасти. Для многих моих соплеменников это — ничто, пустяк. А для меня вот нет. Потому — верно ты сказал! — и говорю с тобой сейчас, и стрелы в спину тебе бояться нечего. Идём. Покажу тебе то, чего ни один человек — если он не в Страже, конечно! — ещё не видывал. Может, поймёшь тогда.

— Чего пойму-то? Для чего вы Зарёнке той же так голову задурили, что она своих же родных пожгла-уморила?

— Никто этого не хотел, — поморщился Полночь. — Досадная и трагическая случайность.

— Ты это задохнувшимся мальцам скажи, — тяжело взглянул Лемех. — Мальцам Бороды, в подклети сгоревшим.

— Что я сказать должен, что?! — сорвался эльф. — Ты не понял до сих пор, Лемех, Зачарованный Лес когда-то окружала пустыня. Сознаёшь, нет? Пустыня! Никаких людей, одна степь да редкие рощи с перелесками. Лишь изредка зеленокожие пройдут, как они в ту пору за стадами диких быков кочевали. А потом ваши явились.

— И что, сразу от того Зачарованному Лесу великие приключились бедствия да тяготы? — перебил хуторянин.

— Нет, — покачал головой Полночь. — Немногие у нас так тебе ответят, но я скажу — нет, не приключились. Врать себе да выставлять себя вечно обиженными, как многие эльфы любят, — не дело. Не по-мужски это. Обидели тебя — отомсти. На честном поединке. Оскорбитель бесчестен — выследи, излови, поймай и всё равно отомсти. Но сталью, а не ядом. Только я не про то речь сейчас веду. Слишком привыкли все в Зачарованном Лесу своими делами заниматься, на мир вокруг не смотреть. Потом спохватились, да поздно. Трудно нам меняться, Лемех, трудно переучиваться, когда столько веков землю топчешь.

— Сейчас расплачусь от горестей и бедствий ваших, — ехидно отозвался тот. — Довольно, Полночь! Что против своих же ты во многом пошёл — разумею. И, поверь, ценю. Не по вежеству повели себя Борозда с Месяцем у меня на подворье, да и ты им — ей в особенности — укорота не дал, но да то дело прошлое. Хотя спросить тебя, куда ж вы тогда ходили и как Борозду, несравненную чародейку, мало что до смерти не порвали, но да уж ладно. Мучить зря не стану. Я ж вижу, что ты каждый ответ из себя вынимаешь, словно жилу живую тянешь.

— Расскажу, — мрачно бросил эльф. — И покажу даже. Поймёшь тогда, почему нам и Гриня нужен, и Ариша, и Зарёнка. И ты. И ещё многие-многие другие.

— Красно говоришь, — усмехнулся Лемех. — Что ж, своими глазами увидеть — это завсегда лучше.

— Очень новая и свежая мысль, — раздражённо буркнул злой эльф.

— Уж какая есть, да вся моя, — хуторянин остался невозмутим. — Веди, эльф.

Лемех забыл о еде и усталости, не помнил о сне. Полночь резко надвинул на лоб свою вычурную шапочку с пером и выскочил на улицу.

— Ты ведь меня даже в дом свой не пустил, — сказал ему вслед Лемех.

— Это и есть мой дом, — раздалось снаружи.

— Твой дом, где ничего твоего? Даже лишнего плаща? Даже пары сапог? Для гостей вы это держите, меня не обманешь. Эх, эльфы, эльфы, когда уж поумнеете?

— Это ты мне?! — не выдержал Перворождённый. — Лемех, извини, но яйца курицу не учат. Мы тут были за тысячи лет до людей, за тысячи!..

— А толку? — перебил хуторянин. — Как припекло — к кому побежали? Со всеми своими тысячами лет?

Полночь только махнул рукой. Красный и злой, он нетерпеливо притопывал ногой, ожидая, пока Лемех разберётся с конями. Помогать он не торопился.

«Ищи Гриню с Аришей, старушка».

«Ищу, хозяин. Ничего не чую».

Найда не могла изъясняться особо сложными фразами. Она просто чуяла. Лемех знал, что ощущать она может куда больше, чем просто запах.

Полночь вновь повёл его извилистыми лесными тропами, так же замерли по сторонам, на крутых поворотах, живые статуи.

— Красиво, — не удержался Лемех. — Тоже магия, Полночь?

— Магия, — не оборачиваясь, бросил тот всё ещё недовольным голосом. — Мы не любим мёртвого камня.

— Гномы б с тобой поспорили…

— Лемех! Не позорь себя пустой болтовнёй. Понимаю, тебе страшно. Но ты так расхваливал тут свою человеческую расу, что…

— мне-то, Полночь, и впрямь очень страшно. Да только не за себя — за сынов.

— Все смерти боятся, — пожал плечами эльф. — Даже мы.

— Ничего ты не понимаешь, — огорчённо вздохнул Лемех. — Совсем ничего. Не смерть страшна, а глупость её. За дело, на миру почётно голову сложить. Мы, люди, о таких помним и песни поём.