Евгения Сафонова - Дифференцировать тьму

Я поднималась всё выше, и в груди стыло холодное бешенство.

Лод же всё понимал. Не мог не понимать – Навиния просто его использует. Наверняка хочет вынюхать побольше про ошейники и кольца, а потом попытаться найти брешь в заклятии.

Тогда какого чёрта он так с ней любезничает?!

Пинком распахнув дверь, я прошла в библиотеку. Выдернула оттуда первый попавшийся том – это оказались «Ловушки», которые я когда-то видела. Вернувшись в лабораторию, уже почти привычно выпинала Бульдога из постели. Села поверх одеяла, раскрыв книгу, тщетно пытаясь вчитаться в строчки.

С другой стороны, он наверняка тоже использует её. Так же, как меня. Так же, как ту девочку, Льену, что свалилась к дроу до этого. Чтобы получить то, что ему нужно, – в данном случае плюшки по магической части. А носить приятную маску для него – занятие привычное… за всё время, что я пробыла его игрушкой, он снимал её крайне редко.

Всё верно. Я больше ему не нужна, зато у него появилась новая кукла. Не девочка-незнайка из другого мира, с которой и поговорить не о чем, кроме различия ваших миров, – а принцесса, могущественная колдунья, способная обсудить с ним массу магических тонкостей.

На которую смотреть куда приятнее, чем на меня.

Ха. К Морти я его не ревновала, а к Навинии, значит, ревную? При этом вообще не имея права на ревность…

Раздражённо дёрнув плечом, я сосредоточилась на книге.

Ладно, ещё пара дней в том же духе, и вся моя симпатия к нему пройдёт. Если честно, она уже на грани исчезновения.

Потому что я, конечно, ценю деловой подход, но не когда при наличии законной возлюбленной ты дуришь головы девочкам, на которых тебе абсолютно наплевать.

Лод пришёл, когда я изучала тонкости магических ловушек.

Надо сказать, чтиво было интересное. Ловушки чертились на земле, как пентаграммы, и срабатывали, когда жертва на них наступала. А внутрь ты мог поместить любое боевое заклятие или проклятие.

И я так увлеклась, разбирая цепочки различных рунных формул, пытаясь понять смысл их построения – всё равно что разбираться в чужом коде, написанном на незнакомом языке [29], – что на какое-то время забыла о своей злости на Лода. По крайней мере, пока не услышала в комнате его шаги.

Я не подала вида, что заметила его появление. Так и сидела, уткнувшись в книгу, даже когда краем глаза увидела его ноги, застывшие в шаге от моей постели.

Услышав своё имя, неохотно подняла голову.

И растерялась, увидев, что мне протягивают пергаментные свитки, исписанные подозрительно знакомым почерком.

– Твой перевод, – мягко произнёс Лод. – С некоторыми словами пришлось нелегко, но, надеюсь, ты поймёшь, что я имел в виду. И…

В его свободной руке материализовалось карманное зеркальце. Без всяких изысков, с простой серебряной крышкой.

– …то, о чём ты просила, – заключил колдун. – Оно нагревается, когда рядом с пленниками оказывается носитель управляющего кольца. Одно прикосновение к стеклу активирует зеркало, второе переключает тебя на вид гостиной. Только дай мне слово: что бы ты в нём ни увидела, ты никогда не войдёшь в комнату пленников в одиночку. И постарайся больше не оставаться с Навинией один на один. Она только с виду хрупкая безобидная девочка.

Я не смотрела в его лицо – только на подарки, что он предлагал взять. Или подачки?

Пара вкусных галет, которые дают обиженной собачке, чтобы больше не выла под дверью…

– Если ты это из жалости, то не стоило, – спокойно заметила я, отвернувшись, не взяв ничего. – Я вполне могу обойтись и без этого.

Он не удивился, не возразил, не вздохнул. Просто сел на пол рядом с моей постелью и положил вещи, предназначенные мне, на подушку. Бульдог, немедленно расценив этот жест как приглашение на руки, шустро шмыгнул из-под стола на колени колдуна; и, пытаясь продолжить анализ рунных формул, я невольно переводила взгляд с книги на пальцы Лода, почёсывавшие пса за смешным торчащим ухом.

Какое-то время мы молчали. Он – изучая меня, я – не зная, как расценивать происходящее.

– А ты и правда снежинка, – в голосе колдуна звучала странная насмешливая нежность. – Маленькая, хладнокровная и колючая.

Я вздрогнула, но среагировать не успела – он уже продолжил, сменив тему:

– Иногда я почти жалею о тех спокойных деньках, что были у меня до всей этой истории. Прибавили вы мне проблем, дорогие гости… не только тем, что теперь я вынужден разыгрывать самую важную партию в жизни, – и мирно сложил ладони на морщинистой шкурке Бульдога. – Это не жалость, Снезжана. Я бы никогда не стал унижать тебя жалостью. И даже если я использовал тебя, это не отменяет ни того, что я могу желать тебе добра, ни того, что ты – мой союзник. Один из лучших, что у меня есть. И я хотел, чтобы ты стала им, даже когда ошейник ещё был на тебе.

Я замерла. Потом в замешательстве захлопнула книгу.

Это что ещё за биполярные отношения с американскими горками? Сначала спроваживать в другую башню и всем своим видом показывать, как ему докучает вынужденное общение с моей скромной персоной, а теперь…

А теперь – это.

Зачем он это делает? Зачем мне это говорит?..

– Мне казалось, у тебя теперь есть другой объект, – не удержавшись, колко заметила я. – Для союза и желания… добра.

Лод издал тихий короткий смешок:

– О, с Навинией у нас совсем другая игра, нежели была с тобой. Просто я привык использовать свои игрушки с максимальной пользой. И всегда получать от них лучшее, что они могут мне дать. – Он говорил сдержанно, но в словах скользнули какие-то лукавые нотки. – Посмотри на меня… пожалуйста.

Наверное, именно потрясение от того, что он прибавил последнее слово, заставило меня и правда поднять голову, наконец взглянув ему в глаза.

Теперь – тёплые.

– Я не лгу тебе. И никогда не хотел причинять тебе боль. – Он снова говорил со мной ласково, почти нежно. Словно мы вернулись в тот день, когда я лежала на его постели после побоев Артэйза. – Но если ты действительно собираешься вернуться домой… я не хочу послужить помехой этому.

– Помехой?

– Чем меньше вещей будет держать тебя в этом мире, тем лучше. И помехой может стать даже простая дружеская привязанность. Особенно если в том мире жизнь тебя друзьями не баловала.

И тут меня осенило.

Льена. Глупая девчонка, влюбившаяся в того, кто был к ней добр. Конечно, Лод видит во мне её тень – и не хочет повторения истории. Пока речь шла о том, что вскоре мне сотрут память и отправят к светлым, моё отношение ничего не значило. Но мы заключили сделку, которая изменила всё, и он решил надеть ледяную маску… чтобы, когда придёт время, вновь не стать тем, кого девочка из другого мира не сможет отпустить.

К чему тогда этот разговор, категорически не вписывающийся в подобный план? Из-за того, что я сказала вчера? Из-за моих слёз? Но это как нельзя лучше соответствовало его замыслу: заставить меня поверить, что я – кукла, которую использовали и выбросили. Ведь после такого ни о какой привязанности речь бы уже не шла.