Андрей Голышков - Карта Саммона са Роха

Определив, что жизнь его зависит от оставшегося в Камне воздуха, а его наверняка совсем немного, Вейзо заставил себя успокоиться и реже дышать.

Снова попробовал пошевелить левой рукой — бесполезно, и это притом что плечом он подвигать смог, и вот дальше — от локтя и ниже, предплечье и кисть оставались недвижимы…

«Камнем придавило? Вряд ли. Она же сломана! — вдруг осенило его. — И нога, похоже, тоже. О рёбрах и говорить нечего. — Это внезапное прозрение обрадовало его так, будто всё было с точностью до наоборот. — Сильно ж мне от Диро досталось».

Он пошевелил пальцами и нащупал кусок ткани.

«Меня накрыли, прежде чем закопать, и на этом спасибо».

Перебирая пальцами, он подтянул ткань, дошел до края.

«Отлично!»

Единственным пока его «инструментом» была правая рука, этого на первых порах было вполне достаточно. Вейзо принялся шевелить локтём, земля под ним слегка подалась, и локоть чуть продвинулся наружу, затем обратно. Он способен был двигать рукой вдоль груди. Вскоре у правого бока образовалось небольшое пространство, позволившее приподнять плечо и повернуться, в результате заработала правая нога. Продвинув ладонь к лицу, коснулся пальцами подбородка. Это был успех, его следовало закрепить. Вейзо усилил натиск, однако чем активнее он двигался, тем сложнее это становилось — плотная грязь поддавалась, но ей некуда было деваться. Он просто сгребал её с одного места на другое, теряя силы и расходуя последние крупицы воздуха. От осознания сего факта на него накатила паника. Его замутило, дыхание сделалось прерывистым, сознание начало меркнуть. Он безуспешно дернулся раз, другой — те же результаты, вернее их видимость. На самом деле ничего не происходило, а если участь, сколько надо проделать работы чтобы выбраться наружу это казалось невыполнимой задачей.

«Успокойся, — приказал он себе, — как же нет результатов, а это что? — он вяло поскрёб щёку. — Успокойся, — приказал. — Хорошо, — ответил. — И работай… Как скажешь, Вейзо, как скажешь».

И вдруг… звуки… сквозь земляную толщу слышались слабые неясные звуки. Далёкие-далёкие.

«Слова? Кто-то разговаривает?»

Звуки становились громче, отчётливее, превратились в голоса:

— Живее копай…

— Что?

— Там вон попробуй!

— Ладно-ладно… буду…

И всё — прекратились звуки, как и не было.

«Что?»

И тут что-то ткнуло его в бок. Чья-то рука схватила его за ногу, в области колена.

И вдруг мрак земляного узилища прорезал тонкий лучик света. И голоса беспокойные:

— Нашел?

— Нашел!

Вейзо почувствовал, как чьи-то пальцы коснулись его щеки. И свет, много света. И знакомый голос:

— Вейз, жив?

Сразу несколько рук, схватили его за одежду, потащили наверх.

Он ничего не видел — свет ослепил его. Кое-как выковырив пальцем изо рта Водный камень напополам с землёй, он глотнул свежего воздуха, и его вырвало.

— Жив, бродяга. Катите тачку, дети мои, да поживее.

— Шойум… — Скулу Вейзо пронзила острая боль. «Челюсть тоже сломана». Он вытаращил единственный глаз, которым почти не видел, на своего спасителя.

— Я это, я, — прохрипел калека. — Чойум Пятишкур, собственной персоной.

Некоторое время они смотрели друг на друга, наконец, безногий сказал одноглазому.

— Прости что я так, по-другому тебя было не спасти.

— А так ты спас? — слова Вейзо превратились в надрывный кашель.

— Как видишь. Ты жив, а это главное.

«Жив ли? Вот в чём вопрос».

Лия ра'Ней стояла на балконе и глядела на море.

Хотя день близился к полудню, из-за туч едва пробивался серый сумеречный свет. Черные клубящиеся облака заволокли небо со всех сторон, двигаясь с моря на юг.

— Он открыл глаза сиита Лия, — дыхание служанки вырывалось изо рта прозрачным белым облачком.

— О боги! — Лия обхватила себя руками, чтобы сохранить хоть немного тепла. — Идём.

— Мы делали всё, как сказал цейлер…

Лия нахмурилась.

— Где он? Я приказала ему не отходить от больного.

— Он у Осилии ра'Крат, сиита Лия. Около часа назад пришел слуга и сказал что у сииты Осилии жуткие головные боли, и он вынужден был уйти.

— Хорошо, идём.

— Как ваше имя, сиорий? — Лия ра'Ней склонилась над больным.

Хыч молчал, не то чтобы он совсем не мог говорить, физически он мог это сделать хоть и с большим трудом, он не знал, где находится и как попал сюда, а потому не решил ещё, как отвечать.

— Я знаю, что вы из дома Кратов, сиорий, — на вашей руке браслет. Но большего я, к сожалению, не смогла выяснить. Один художник по моей просьбе нарисовал ваш портрет, но пока никто не смог, до верного, вас опознать. Скорее всего, из-за того что вы истощены и изранены, болезнь сильно изменила вас, а может, потому что вы вели скромный образ жизни и не появлялись в свете, а Золотой Дом Кратов так многочислен. Но есть и неплохие новости — сиорий Шино ра'Лит сказал, что вы очень похожи на Ангра ра'Крата, и Фим ра'Ней — мой кузен, — подтвердил это. Он видел раньше портрет вашего дедушки, вы похожи как две капли воды. Ходили слухи, что десять лет назад Ангр ра'Крат, а я склонна думать, что это всё-таки вы, уехал в Артаранг и там погиб. Но как мы видим это не так…

Хыч попробовал поднять голову.

— Не надо, — ласково коснулась его плеча пальцами сиита Лия, — лучше вам этого не делать. Жрецы Форы нашли вас на пристани, видимо вы подверглись нападению и вас сбросили в канал. Хвала Сэволии Великосердной вы остались живы. В тот день я была в храме и приказала доставить вас сюда. Эта часть замка, левое крыло, два этажа, пятый и шестой, отведены дому Нэйев. Вы мой гость, сиорий, — она погладила его по плечу, — до тех пор, пока не поправитесь и не изъявите желания покинуть нас.

Хыч моргнул.

— И уж коли это всё что у меня есть, — Лия улыбнулась, — я буду называть вас Ангром ра'Кратом.

Хыч мысленно возблагодарил Первых и смежил веки, что могло означать только одно: да это я сиита, вы не ошиблись.

Он взбирался по тропе на гору, растрёпанный и изможденный, с рассеянным опустошенным взглядом.

К вечеру, когда закат залил небо алым, а сил идти дальше уже не было, Левиор остановился и понял — здесь. За ним по пятам шли ничего не помнящий после удара головой о камни Гейб Ваграут и маленький тярг — Рыка, единственные кому Левиор позволил преодолеть этот путь вместе с ним и Кинком.

…С того злосчастного вечера, когда на него и мальчика напал древесный кот, Гейб ни произнёс ни слова, лишь беззвучно шелестел своими бескровными губами и тоскливо глядел на Кинка.

Кинк продержался ещё два дня, и умер этим утром, провалился в небытие после ночи горячечного бреда, да так и не пришел в сознание. Последним что увидели его подёрнутые мутной пеленой глаза, были первые лучи восходящего Лайса.