Андрей Голышков - Карта Саммона са Роха

— Я замерзла, — еле слышно прошептала Инирия. Она подняла ладонь и коснулась пальцами его щеки. — Ты горячий, — с трудом сглатывая, и делая глубокий вдох прохрипела она.

«Согреть! Её надо согреть!»

— Всё будет хорошо, — шептал Тэйд, обнимая Ниру и прижимая к себе.

Теперь, когда он понял, что она жива, да и сам он, что немаловажно, тоже, в голове снова возник так долго терзавший его вопрос: где камень? И хотя, возвращающееся сознание отчаянно нуждалось в ответах, он, понимая, насколько это будет неуместно именно сейчас, не смог произнести больше ни слова.

Но видимо вопрос этот настолько явственно читался в его глазах, что Нира ответила на него сама:

— Здесь, — вялая её рука коснулась волос, грязных и спутанных, и Тэйд увидел, что в основании растрепавшейся из-за дождя и побоев волосяной тубы, которую Нира почему-то не распустила, отправляясь в бега (хотя как раз-то теперь ему стало понятно — почему), проблескивает хрусталь карибистолы.

«Гениально», — всё оказалось по-житейски просто. Кто бы мог подумать, что Маис спрячет реликвию в волосах Инирии, поместив её вместо войлочного валика в основании тубы.

— А вот и твой камень, — Нира вымученно улыбнулась и разжала ладонь, на которой среди ила и обрывков водорослей светлела пирамидка астрагала с рунами на боках… она, как и всегда, легла руной Уино к низу…

Тэйд коснулся белой пирамидки пальцем и его охватило изнеможение, подобного которому он никогда прежде не испытывал. «Как же я от всего этого устал…»

Тропинку в густом буреломе, ведущую к охотничьей хижине у озера Загиморка отыскал сразу. Да и как не отыскать, Бриник Два тонло хоть и слыл человеком, мягко говоря, не особо умным, но дело своё знал, и уж что-что, а объяснить, как найти нужное место в любой точке юга Седогорья мог весьма доходчиво.

Сухая постель, запас дров, трут, огниво, немного сухарей, мешочек с колотым горохом и даже половинка дивно пахнущего кабаньего окорока — всё было точно так, как Бриник и обещал.

— Гляди-ка, не обманул, гаденыш, — довольно шмыгнул носом Загиморка, и бросил в котелок две щепоти душистых специй. — Отдохну здесь пару деньков, отлежусь, на озере, туда-сюда, порыбалю… — Он помешал густое варево ложкой, — и домой, к Линке, кхе-кхе, зазнобушке, под бочок. Поди, за два дня-то остынет, сильно орать не будет, да и драться, мать её, — он инстинктивно ощупал припухшее веко, — больше не полезет. И как же это Бринику удалось так долго от меня эту хижину скрывать? И озеро это, почему я раньше о нём ничего не слышал?»

Дымы очага, и ароматы похлёбки из гороха и копченой кабанятины, вызывали зверский аппетит и заставляли трепетать ноздри Загиморки, однако памятуя о том, что ещё ни разу за всю жизнь он не сделал ничего путного после плотного обеда (да впрочем, и «до» ничего не сделал) решил сходить на озеро прямо сейчас, не откладывая. Сняв котелок с готовой похлёбкой с огня, он ткнул в середину пышного варева ложкой — она стояла, будто в мокрый песок её воткнули, а не в кашу.

«Ох ты ж! — сглотнул слюну следопыт, но переборол желание и не накинулся на содержимое котелка, а отставил в сторону. — Пусть потомиться чутулечку».

— Я быстро, — пообещал он толи себе, толи похлёбке и вышел на воздух.

В просвете между камнями, под яркими лучами ослепительно блестели сине-зелёные воды озера.

Лайс грел спину, налетавший ветерок шумел кронами могучих древних дубов и баоков, что обступили лесное озерцо, трепал куцые волосёнки Загиморки. Погода была просто чудесной. И чем дальше он шел, тем больший участок берега открывался ему, и наконец, он таки увидел озеро целиком. Поросшие осокой берега, острые блестящие верхушки валунов, торчащие над водой; сквозь прозрачную сине-зелёную гладь (вот ведь чудо!) видны водоросли, и камешки, мелькают серебристые росчерки мелких рыбёшек, а на дне просвечивают какие-то каменные правильных форм обломки.

А вот по другую сторону вытянутой заводи, все было отнюдь не так уж и чудесно, — шагах в десяти, на большом плоском камне одним краем погруженном в воду стоял могучий воин в чёрных доспехах, со странного вида тяжелым копьем в руке. Впрочем, странным было не столько это копьё, сколько сам воин, его вид: рост, стать, осанка, длинные светлые волосы с серебристым отливом, сплошь покрытые узорами тиу руки.

И вот, словно в подтверждение своей неординарности воин коснулся замерцавшего округлого знака на левом запястье, и тут же доспехи его: наплечники, грудные и нарукавные пластины начали уходить прямо под кожу. Так, во всяком случае, Загиморке почудилось. А ещё показалось ему будто рисунок-тиу на руках воина не простой, а движется. Он потёр глаза — расстояние было достаточным, чтобы ошибиться, к тому же мех козьей кожи с любимой настойкой опустошенный почти на две трети, да палящие лучи Лайса, сверлящие темя, давали ему нешуточный повод усомниться в реальности всего происходящего.

Но нет, он не ошибся — доспех исчез полностью, оголив мускулистый весь покрытый двигающимися, можно сказать: живыми тиу, торс воина.

Тот умывался — черпал горстями воду и с наслаждением лил себе на плечи и грудь, — делал это так, будто в жизни воды не видел.

Загиморка замер, теряясь в догадках — кто бы это мог быть, и маялся в нерешительности, соображая куда сподручней сбежать — направо в кусты, или налево за камни?

Не успел, решить… Вода в озера взбурлила и из неё, обдав рыболова брызгами, вынырнуло огромное чудовище. Тень заслонила свет. Загиморку так и отбросило назад мощным порывом ветра, поднятого его могучими крыльями.

Странное существо — ни змея, ни птица, нечто среднее. Мокрое тело, в ярком свете Лайса, сверкающее, словно сделанное из чернёной стали, голова похожая на змеиную, массивная длиной в пять локтей шея, могучие кожистые крылья с когтями на сочленениях; ухмыляющаяся пасть с частоколом острых белоснежных клыков.

Змеептица уставилась на онемевшего Загиморку, а он, не в силах отвести взгляд от красных полных ненависти глаз, читал в них свой смертный приговор.

«Вот я и порыбалил…».

Спрятаться вроде было куда, да момент, когда можно укрыться в кустах, уже упущен. Упущен, потому что он оцепенел от страха — руки сделались ватными, по спине потекла холодная струйка. Распластавшись на камне, он вжался в него так, будто тот мог впитать его и укрыть. Ничего подобного не произошло, и незадачливый рыбачек так и остался стоять на самом виду.

«Девять Великих!» Загиморка оцепенело взирал, как черная тварь подбирается все ближе, и уже готовился к смерти, как вдруг светловолосый повернул голову и посмотрел сперва на свою кошмарную спутницу, а затем и на него. Взмахнув рукой, воин что-то выкрикнул, на незнакомом языке, — змеептица повернула голову и недовольно зашипела, но подчинилась; застыла занесённая для удара лапа с огромными когтями, такими что казалось — разорвут при желании и железо, и камень и галиор.