Уильям Ходжсон - Дом в Порубежье

Вполне естественно, что я довольно долго глазел на это чудо и успел хорошенько осмотреться. Вокруг меня лежала пустыня. И на всем многомильном протяжении своем она была покрыта унылыми камнями. Передо мной простиралось великое ущелье, то тут, то там освещенное далекими огоньками, как бы выплясывавшими каждый свою пляску.

Вновь хорошенько приглядевшись к Великому Пламени, я не заметил возле него признаков жизни, а потому отправился дальше. Долго шел я в свете синего огня; нередко передо мной ложилась длинная тусклая тень, а потом, о! внезапная вспышка вдруг озаряла ущелье восхитительным светом, и тень моя густела и укорачивалась.

Я часто поворачивался, чтобы поглядеть на пляску огромного пламени, величавую и для глаз, и для моего духа… пламени, знающего Великую Вечность. Я даже попытался представить себе те несчетные века, в течение которых огонь вершил свою пляску у подножия Великого Склона, не имея и единого зрителя. Поймите же и вы все уныние и запустение того края, попытайтесь ощутить глубину моего одиночества.

Спускаясь вниз, я слышал неумолчный рев, доносившийся уже из-за моей спины; горы отражали звук, посылая следом за мной странное и полное тайн эхо. Холодный пронзительный свист нередко преображался в достойное чудовища бормотанье, и я пригибался, чтобы спрятаться среди булыжников и валунов… как знать, не собралась ли какая-нибудь тварь наброситься на меня.

Шесть часов шел я вперед, иногда припадая к земле в припадке внезапного испуга.

Но прошло время, и рев превратился в трубный глас, тот – в свой черед – обрел громкость свиста, но отголоски все еще преследовали меня в ночи. Ну а потом настала тишина, извечно царившая в этом ущелье, если забыть про рев газового фонтана. Надеюсь, вы поймете меня. За время своего спуска по Великому Ущелью, я миновал четыре огня, которые видел от подножья Склона; первый, второй и четвертый оказались голубыми, третий же был зеленым; причудливая пляска их бросала дрожащие тени на ложе ущелья. От них исходил то посвист, то негромкий и странный стон, словно бы газ встречал преграду на своем пути. Факелы эти я миновал без приключений, не увидев ничего нового. Далекие отблески огромного газового фонтана я увидел в первую треть седьмого дня моего пути вниз по Великому Склону, после чего в тот день прошло уже шестнадцать часов. И как вы догадываетесь, я вовсе не ел после того, как увидел свет, потому что уже привык к голоду, но прошло девятнадцать часов после моего пробуждения, и все это время я провел в трудах.

И я огляделся, чтобы найти надежное место для сна, которое отыскалось почти сразу: вокруг были только скалы и камни, и я скоро заметил нишу между двумя огромными валунами.

Тогда я съел четыре таблетки – столько, сколько положено, лишняя не прибавила бы сил, а потом сделал себе воды; она забурлила, но я успел заметить, что из хорошей щепотки получается большая кружка, факт сей я объясняю густотой воздуха, которая придает химии дополнительную силу. А потом заснул, устроившись привычным образом с Дискосом на груди, но, засыпая, с лаской думал о Наани, как делал сотню раз после того, как приблизился к дарующим надежду огням ущелья.

В ту ночь мне приснилось, что Слово Власти затрепетало в ночи; однако я не проснулся и поэтому не знаю, был ли то сон или нет.

Проснувшись через семь часов, я вспомнил об этом, но мог быть уверен лишь в том, что уцелел во время сна; голова моя и конечности отяжелели, призывая к дальнейшему отдыху, но было уже довольно.

Поев и попив, я надел снаряжение и прицепил к поясу Дискос, потому что пробираться по россыпи огромных камней можно было только пользуясь обеими руками. А потом восемнадцать часов шел сквозь сумрак, царивший в огромном ущелье, сделав остановки на шестом и двенадцатом часу, чтобы поесть.

И когда закончился восемнадцатый час, я остановился, чтобы поесть и отдохнуть, и скоро уснул среди скал. В тот день я миновал двадцать три пляшущих огня, пять из них извергали белое пламя, остальные были синими или зелеными. Они дергались, излучая странный и неровный свет, но лучи его были истинными, и дух мой пребывал в покое.

Проспав шесть часов, я проснулся, не желая вставать, но заставил себя подняться, а потом ел и пил; и, надев на себя снаряжение, направился вниз по ущелью. А на шестом часу после того, как ел и пил, пришел к месту, где уже не было высоких пляшущих языков пламени, и тьма снова наложила свою лапу на этот край. Тем не менее, я шел не во тьме: то тут, то там на земле трепетал огонек, крохотные язычки вспыхивали и исчезали, появляясь в другом месте. Словом, свет здесь то рождался, то умирал между камней, и над унылым ущельем как бы висело светлое марево.

Отправившись дальше, я ощутил повисший в воздухе тяжелый запах. Здесь из земли со странным пыхтением вырывались опасные газы. Огненные язычки сотнями тысяч выпрыгивали между камней, а потом исчезали и снова возникали по обе стороны от меня; мне то казалось, что я иду в самом сердце страны огня, а потом я вдруг оказывался в глубинах вечной ночи. Странное, ни с чем не сравнимое ощущение.

Ядовитые газы все более и более докучали мне, они уже покушались на мое здоровье; мне казалось, что я вот-вот задохнусь от запаха очередной струйки, сочившейся между камней.

Вспыхивая, погасая и взмывая, огоньки хлопали – словно камешки, плюхающиеся в тихий пруд, тем самым только подчеркивая царивший в ущелье вечный покой.

Но я преодолел это место… попытайтесь представить себе мою одинокую фигуру среди камней ущелья. Наконец настал восемнадцатый час, и я нашел место, пригодное для сна, ел, пил и быстро погрузился в сон. Здесь я должен сказать, что, находясь в этом ущелье, не испытывал страха перед силами Зла. Я ощущал, что живое существо не может обитать посреди этих безмолвных скал. Наверно, ущелье не видело живой души целый миллион лет. Так мне казалось, и я надеюсь, что вы поймете настроение моего сердца; тем не менее, засыпал я всегда со сладкими и тревожными думами о Деве.

Долгие и усердные труды мешали моему сердцу горевать о ней, однако меня влекло к Деве всем существом, и я часто с лаской думал о Наани. Попытайтесь представить себе, каким опасностям я подвергал себя ради нее.

Через шесть часов я проснулся и с трудом заставил себя подняться; сонливость одолевала меня, и я с трудом полностью стряхнул ее. Сперва я видел в этом влияние более густого воздуха, но скорей всего такое воздействие оказывал на мои легкие наполнявший ущелье газ. Если бы у меня был спутник, он смог бы заметить, что стало теплей; прикосновение к камням сделалось приятным, а уют и отдых склоняют человека ко сну.

Наконец последние газовые огоньки остались позади и, поглядев вперед, я увидел перед собой серые сумерки, над которыми в черноте ночи маячили красные отблески. Гадая, что еще ожидает меня впереди, я заторопился среди валунов.