Год дракона (СИ)

От этого рассказа у меня внутри все сжалось, как в детстве – от захватывающего поворота в книге. Мне не терпелось скорее испробовать эту методику, поэтому, когда мы въехали во двор, я прикрыл глаза и попытался прислушаться, но ничего не услышал. Просто какой-то гул. Вовка в этот момент осматривался.

– Полиции нет, никого подозрительного тоже, – выдал он. – Идем!

На наше счастье, из подъезда выходил пожилой мужчина, и мы проникли внутрь, не обнаруживая своего присутствия. У двери квартиры Петровых мы простояли минут десять. Вовка ждал, когда подойдет назначенное время встречи, а я прислушивался к окружающему миру, как только что научил меня брат. Не услышал ни ненависти, ни страха – только боль. Или что-то на нее похожее: холодное, острое ощущение, от которого веяло темнотой и одиночеством.

Вовка нажал на кнопку звонка, и в этот момент мне захотелось сбежать. Я собрал волю в кулак и нацепил на лицо выражение холодной учтивости. Нам открыла тетя Оля. Она сильно изменилась за прошедшие годы. Я готов был поклясться, что больше всего в ее переменах была виновата смерть мужа.

Тетя Оля взглянула на нас испуганно, но тут же опустила глаза.

– Проходите.

– Здравствуйте, – заговорил Вовка таким тоном, словно все здесь присутствующие были рады встрече. – Думаю, представляться нам не нужно?

– Нет, – тетя слабо улыбнулась. – Женя – вылитый Сережа! Просто копия. Хочешь, покажу фотографии?

Она смотрела на меня с мольбой, и я согласно кивнул. Надо же было как-то сгладить неловкость встречи.

– Проходите сюда, – тетя Оля распахнула двери гостиной. – Я сейчас чайку поставлю.

Мы с Вовкой прошли в комнату и сели на диван. Было забавно легально находиться в квартире, в которую вчера утром мы посетили без ведома хозяев.

– Максим, может, выйдешь? – с надеждой поинтересовалась тетя Оля, проходя мимо двери комнаты сына.

– Не выйдет он, – негромко отрезал Вовка и откинулся на спинку. – Он зол как черт, зачем ему выходить?

– С нами поговорить, – предположил я.

– В присутствии матери – ни за что!

Мне было несколько обидно, что Вовка лучше меня разбирался в психологии подростков, хотя я сам только-только вышел из этого возраста.

Тетя Оля вернулась с подносом, где стоял заварочный чайник, чашки, вазочка с печеньем и горкой лежали конфеты. Составив все это на журнальный столик, она пододвинула его к нам:

– Я не знала, что вы приедете. Могли бы позвонить, я бы встретила…

– Не хотели вас беспокоить. С того света, – в Вовкиной вежливости чувствовалась едкость.

– Простите, – тетя всхлипнула и села на краешек кресла, сложив руки на коленях. – Мне правда жаль, что так получилось. Я хотела как лучше. Но я могу вам все объяснить.

За стеклянными дверями зала я краем глаза заметил движение: Максик занял место в засаде и затаился. Вовка был прав: перед матерью он не хотел появляться, но и пропустить столь важный разговор он не мог.

– Вы не нам объясняйте, а сыну своему.

– Вам тоже. Это важно, – тетя Оля сделала глубокий вдох. – Это началось еще на свадьбе ваших родителей. Мы приехали с Антоном на неделю: помочь в подготовке и потом еще после праздника три дня погостили. И в день перед отъездом ваша мама подошла ко мне и сказала: «Оля, если со мной что-то случится – присмотри за мальчиками!» Я тогда не придала значения ее словам, списала это на послесвадебную усталость – мало ли! А на следующий год мы снова встретились, на Волге. Помните?

Я смутно помнил, что это была Волга. Помню, мы и Петровы сняли домик в небольшой деревушке под Сызранью и прожили там почти весь июль. Ходили купаться, собирали ягоды, плавали на теплоходе. И поскольку двухлетним Максиком занимались аж четверо взрослых, мы с Вовкой были предоставлены сами себе – самый счастливый период в моей жизни. Он нашел разбитый велосипед и починил его, и мы гоняли целый день – вдоль Волги, по деревне, по лесу, по шоссе. Мы пекли на костре хлеб, мы пили из родников, мы лазали по деревьям. Весь мир тогда состоял из меня и брата.

– Помним, – ответил я, отгоняя радужные воспоминания.

– Тогда ваша мама снова заговорила об этом. Сказала, что это как-то связано с ее прошлым, что силы ее на исходе, поэтому с ней может случиться что-то плохое. «Вовку отправь Алевтине Михайловне, – сказала она. – Женьку возьми себе, а Максика отдай Тамаре. Мальчики не должны быть вместе, пока не вырастут – это опасно. Если найдут одного – не страшно, но если сразу троих». Мне стало не по себе от этих слов, даже показалось, что ваша мама сошла с ума, но кроме этого разговора ее безумие ни в чем не проявлялось. А незадолго до смерти она прислала мне вот это, – тетя слегка отодвинула полу халата и продемонстрировала золотой кулон на золотой же цепочке. – И еще письмо. Его я сохранила, могу отдать вам, если хотите.

– Что в письме? – Вовкины челюсти были так сильно сжаты, что казалось, они сейчас хрустнут.

– Она писала, что ситуация накаляется, умоляла спасти вас. Просила, чтобы я ни за что не брала к себе всех троих. «Они не получат моих детей» – вот так она написала. Я столько раз перечитывала это послание, что, кажется, выучила его наизусть.

– И почему вы не поступили так, как просила мама? – не выдержал я.

– Я пыталась забрать вас, но Алевтина была против, – вздохнула тетя. – Она увезла вас в деревню, сказала, что пока ей хватит сил, вас будет растить она. Я не стала настаивать, потому что в то время у Антона на работе не было стабильности: зарплату задерживали, многих увольняли. Куда нам было еще и ребенка брать?!

– А потом, когда бабушка умерла? – не унимался я.

– К тому времени Томка – моя младшая сестра – попала в аварию и осталась прикованной к инвалидному креслу. Ей бы ни за что не дали оформить опеку. И я рассудила так: Володя взрослый, его скоро заберут в армию. Дом Алевтины перейдет к нему, так что о себе он сможет позаботиться. А вы двое… Я подумала, что если возьму тебя, Женя, то Максимку кто-нибудь усыновит, потому что он маленький и такой хорошенький. И после этого его следов будет не найти, а я так боялась потерять вас. Ты же был постарше, таких детей редко усыновляют, поэтому риск был меньше. К тому же я была уверена, что Володя вернется из армии и оформит на тебя опеку: дом есть, без работы он не останется. У тебя ведь золотые руки, – тетя с нежностью посмотрела на Вовку, и я заметил, как заблестели его глаза.

– Но вместо того, чтобы дать семье соединиться, вы похоронили нас, – вздохнул брат.

– Максимка меня изводил просьбой забрать и Женьку. Я отговаривалась, как могла: обещала сделать это через месяц, потом еще через месяц, потом летом, когда брат уйдет на каникулы. Я надеялась, что Максимка забудет про вас, но он требовал и требовал. И однажды я в сердцах сказала ему, что Женя заболел и умер. Он, конечно, плакал. Два или три дня – безутешно и беспрерывно. У меня сердце разрывалось на части, и я уже пожалела, что сказала это. Но потом он успокоился и перестал меня третировать. А через два года, когда кончился твой срок службы, Володя, Максимка стал требовать свидания с тобой. Он был ужасно настойчив, он выпрашивал у меня телефон военкомата, он потерял сон и аппетит. И я прибегла к той же самой уловке – сказала, что Володю убили в Чечне. Максим не поверил, попросил у меня телефон военкомата, чтобы убедиться лично. Я подговорила коллегу по работе и дала сыну его телефон. Коллега отрапортовал, что Владимир Ермоленко числится погибшим и похоронен в братской могиле. Максим проплакал целый день, но успокоился быстро и попросил меня свозить его на эту братскую могилу.