Гай Кей - Дети земли и неба

Дождь в тех местах и в то время был необходим. Позже, когда они тронутся в путь, он станет ненужным. Он станет разрушительным, гибельным для их цели. Ка’иды армий калифа совещались друг с другом (ворчливо) и с людьми, отвечающими за здоровье коней. Хотелось выступить в путь, как только будет возможно, но не слишком рано, иначе боевые кони выбьются из сил или даже падут, когда начнется долгий, утомительный поход по пересеченной местности к крепости джадитов.

Тем не менее они туда пойдут. Это при дворе знали.

Беспокойные, мятежные племена на востоке в этом году вели себя тихо. Некоторые спорили с великим визирем (чтобы он донес их слова до калифа), что сейчас самое лучшее время, чтобы атаковать восток и окончательно покорить эти племена. От этой мысли отказались, и совершенно справедливо: османы никогда не собирались оккупировать эти пустынные, гибельные земли (выжженные летом, открытые свирепым ветрам и снегам зимой), только хотели, чтобы их обитатели вели себя тихо.

Нет, желанные земли находились на западе и на севере, вокруг проклятого Воберга и дальше, возле таких же крепостей. Если бы они смогли захватить их, а также фермерские угодья и селения вокруг, они смогли бы пасти на них своих коней, зимовать в безопасности, а затем, на следующий год, двигаться дальше. В более богатые провинции джадитов, которыми владеет этот глупый император. Они могли бы даже покорить столицу империи, как покорили Сарантий, окруженный стройными стенами, считающимися несокрушимыми, и переименовали его, и сделали своей собственностью — и собственностью Ашара.

А потом Великий Калиф Гурчу, которого подданные звали Завоевателем, а напуганные джадиты — Разрушителем, мог бы осуществить свои притязания, которым положил начало первый рейд из пустыни несколько сотен лет назад, — и править от имени Ашара и звезд всем известным миром, покорив все остальные религии и народы.

Великому визирю предложили две даты начала похода. Посоветовались с астрологом, киндатом (как и визирь). Калиф доверял своему киндату — излишне, считали некоторые. У того хватало ума не подвергать сомнению мудрость ка’идов, что бы там ему ни говорили его луны и звезды. Он одобрил обе даты, с обычными уловками и избегая прямых ответов.

Калиф, хоть и отличавшийся аскетизмом и погруженностью в себя (по мере того как правитель старел, он все больше становился таким), никогда не был нерешительным. Он выбрал более раннюю дату. Гонцы уже поскакали из города, чтобы передать инструкции каждому гарнизону, где его пехота или кавалерия должна соединиться с основными частями армии. В храмах Ашариаса нараспев читали молитвы вечером накануне выступления.

Армия Османской империи, двадцать пять тысяч воинов, — и к ним должно было присоединиться еще столько же по дороге — утром покинула город.

Они прошли парадом мимо дворцового комплекса к воротам. Так поступали всегда. Если калиф и смотрел на них, он сам оставался невидимым. Прошло много лет с тех пор, как его видели обычные подданные. Солдаты шли мимо приветствующих их криками толп, мимо развалин ипподрома и Главного храма Ашара, когда-то бывшего великим святилищем неверных, до того как этот город отобрал у них Завоеватель. Они прошли сквозь тройные стены (по большей части, стены еще сохранились, хотя Ашариас не нуждался в стенах) и повернули на север, а потом на запад, на большую, широкую имперскую дорогу. В тот день позади них сияло солнце, отражаясь от куполов города и от моря, и от оружия в их руках, и от огромных пушек на крытых повозках.

Когда следовало доставить важное послание из Обравича в Сеньян, двор посылал двух курьеров, с интервалом в два дня, для надежности.

Одинаковые письма, которые пришли той весной (второе через день после первого, как оказалось), были действительно важными. Их можно было также назвать смертоносными.

Ни разу в Сеньяне — на собрании в святилище, или во время частной беседы, в таверне или дома, на улице или у моря — ни один человек ни слова не сказал о возможности не подчиниться приказу.

Сеньян оставался таким, каким всегда себя считал. В душе они были навечно преданными богу воинами. Лишения и смерть всегда присутствовали в их жизни, всегда были близко. Они презирали и то и другое.

Если тебя призывают на войну во имя Джада, как бы далеко ни пришлось идти, какими бы враждебными ни были земли, лежащие по пути туда, ты идешь на войну.

Они уже делали это раньше. Они умирали раньше, на стенах Сарантия. Все герои Сеньяна, которые находились там, погибли за последнего императора Сарантия. Ни один не вернулся домой, даже мертвым, чтобы его можно было похоронить. В Сеньяне хорошо знали, что такое сражаться с неверными, — это знание было оплачено кровью и горем. Когда пришел призыв от императора, в городе было меньше трехсот пиратов. После прорыва блокады серессцев они отправили отряды вдоль побережья и, что было большим риском, на противоположный берег узкого моря вдоль другого побережья. И так как это было весной, две большие группы отправились через перевал к деревням османов. Пленные на продажу или ради выкупа, быки, овцы и козы — вот обычная добыча этих набегов, если судьба к ним благосклонна.

Это другое дело. Просьба императора, скрепленная печатью, отправить сотню воинов через земли, которые контролируют ашариты, до самой крепости Воберг, чтобы оборонять ее. Предполагалось, что они сумеют попасть туда, хотя война тоже двигалась в ту сторону. Это значило гораздо больше, чем сражаться с бандами и передовыми отрядами хаджуков. Им предстояло сражаться с вторгшейся армией калифа, численностью в сорок тысяч человек, возможно, и больше. Им придется опередить эту армию и раньше нее попасть в крепость, — потом войти внутрь и оказаться там в осаде.

А потом, если они выстоят, если смогут заставить врага отступить в конце лета, это значило проделать весь путь обратно, через те же труднопроходимые опасные земли.

Это также значило оставить Сеньян, и так остро нуждающийся в воинах в такое время, когда у них есть враги и на море.

Они ни минуты не колебались.

Трем капитанам поручили выбрать лучших людей из оставшихся в городе. Раненые или женатые, которые ожидали рождения ребенка, исключались. Исключение не касается тех, у кого маленькие дети; это приказ императора. Двое священников быстро вызвались отправиться в это путешествие. Еще более удивительно то, что три женщины выразили свое желание идти в поход, следуя примеру Даницы Градек, которая даже не была родом из Сеньяна, и прожила в нем совсем недолго, но ушла в море с пиратами этой весной.

Этот отряд вернулся с триумфом с дальнего края узкого моря, но один из их людей погиб, убитый ее рукой.