Гай Кей - Дети земли и неба

Однажды в теплый день он стоял в кабинете у окна, глядя на реку Обравича, когда вошел Гаурио с письмом из дворца. Фалери с интересом распечатал его. Потом он тяжело сел на ближайший сундук. И снова посмотрел на документ, который пришел вместе с письмом канцлера.

Это был рисунок, набросок. На нем он был изображен лежащим на большой кровати. Он был без одежды. Его запястья и лодыжки были привязаны к столбикам кровати. Рот открыт, можно предположить, что он кричит от наслаждения или от боли. Он был изображен лежащим на боку. Виден был его восставший член. У кровати стояла женщина, тоже раздетая, и любой, кто знал Вейт, узнал бы ее. Она держала короткий кнут с тремя хвостами. В задний проход Фалери был вставлен вызывающий смущение аксессуар — овощ. Он помнил ту ночь.

Он глубоко вздохнул. Несколько секунд ушло на то, чтобы успокоиться и подумать. Затем он послал Гаурио наверх, приготовить свой придворный костюм. Он пойдет в замок, сказал он. Да, немедленно. Его только что пригласили на вечер к канцлеру Савко.

По дороге туда, шагая с эскортом вверх, прочь от реки (его мысли прояснялись при ходьбе, а ему это было необходимо), Орсо Фалери кое-что осознал. Он не был ни смущен, ни испуган. Он был зол. И кто-то сейчас ему заплатит за это — в конце концов, он представитель республики Сересса.

Канцлеру Священной империи джадитов потребовалось очень мало времени, чтобы понять, что он допустил в этом деле большую ошибку.

Он слишком огорчился из-за того, что им не удалось разгадать шифр. И он даже через полгода продолжал считать этого купца-посланника неопытным человеком.

И то и другое было ошибкой.

Они находились в его личных внутренних покоях. Всех остальных он отпустил, даже Ханса, а Витрувий находился в другом месте, занимался девушкой.

— Я, — резко говорил Орсо Фалери, — назначен на должность посла при этом дворе всего на один год, возможно, на два. В какое бы неловкое положение я не попал из-за этой вульгарной выходки, пострадаю я один.

— Да? — произнес Савко. Он тянул время, внимательно наблюдал, но уже забеспокоился. Его собеседник был спокоен, точно подбирал слова, вовсе не выглядел потрясенным. Он думал, что все произойдет не так. Фалери проявлял сдержанный гнев, а не ярость. Он отказался от вина, нетерпеливо тряхнув головой, потом отказался присесть. В руке он держал конверт, в котором ему отправили рисунок. Он подождал, пока Ханс с поклоном вышел. Глядя на этого человека сейчас, Савко чувствовал уколы тревоги, его охватило дурное предчувствие, что эта встреча не доставит ему удовольствия.

— Вы, напротив, являетесь канцлером Священной империи джадитов. У вас огромные обязательства перед всем миром.

— По милости Джада и императора, это правда.

— Ваше поведение отражается на благосостоянии этого двора и императора Родольфо.

— Я всегда старался действовать, исходя из этого.

— Что вы говорите? Это относится и к тем минутам, когда вы проникаете в мальчика из Карша, или когда он проникает в вас? И в какой позиции вы бы предпочли быть нарисованным, канцлер? Можно изобразить ту или другую, конечно. Или и ту и другую! Не обязательно делать один рисунок. А у нас в Серессе есть очень талантливые художники, как вам известно.

— Я понятия не имею, о чем вы говорите. И нахожу оскорбительным, посол, что…

Фалери удивленно поднял брови.

— Оскорбительным? Уверен, что это так. Вы будете еще более оскорблены, когда увидите это произведение искусства, уверяю вас.

— Вы готовы испортить дипломатические отношения из-за такой…

Фалери покачал головой.

— Сомневаюсь, что это произойдет. Я уверен, что это испортит вашу карьеру и позабавит граждан других стран. В Серессе также трудятся и лучшие печатники в мире. А наши корабли путешествуют по всему миру, как вы тоже знаете. Канцлер, любое унижение, которое это письмо заставит меня претерпеть, — он поднял конверт вверх, — скоро всеми будет забыто. Но ваше, боюсь, закончится сокрушительным падением.

Савко с трудом сглотнул. Он сделал ошибку. Действовал чересчур безрассудно. Предположил, что его вкусы и привычки не столь известны, как это, очевидно, было в действительности. Да, немногие при дворе знали о его наклонностях в постели, несмотря на наличие жены и сына, живущих в самом большом из его поместий на севере. Он был далеко не один такой. Но, по-видимому, в Серессе тоже об этом знали, во всех подробностях.

И император не смог бы игнорировать это разоблачение, если бы оно получило широкую известность, и в числе прочих о нем узнал — о, Джад! — Верховный Патриарх, у которого на это… свои взгляды.

Проклиная себя, стараясь скрыть свой ужас (это умение он, по крайней мере, в себе воспитал), Савко пробормотал:

— Но, мой дорогой, вы неправильно поняли! Нет-нет-нет. Тот рисунок, который вам послали, нашли в студии одного непристойного художника из… Феррьереса, пьяницы и глупца, семья которого всегда ненавидела Серессу! Вы ведь понимаете, что у нас здесь есть несколько подобных ему? Император, он приглашает людей ко двору и…

Фалери ничего не ответил.

Савко снова выругался про себя. И продолжал:

— Этому человеку уже приказали покинуть Обравич под страхом наказания кнутом! — тут он неудачно выразился, мрачно подумал он. — Мы нашли всего один такой рисунок. Мне пришлось послать его вам, чтобы больше никто и никогда не увидел такое скандальное, клеветническое изображение!

— Его можно было бы сжечь.

— Да, да. Но я подумал, что лучше… лучше, чтобы вы об этом узнали.

— Почему?

Будь проклят этот человек!

— Ну, эти девушки, эти женщины, которые могут нам повстречаться… Нельзя ждать, что они ничего не расскажут о своих встречах, или расскажут… э, правду, если заговорят.

— Неужели?

— Да! Да, синьор Фалери! Увы всем нам.

— Увы некоторым из нас. Эта девушка, ее убьют, я полагаю.

Это кошмар, ужас! Савко захотелось выпить. Он ответил:

— Или убьют, или нагонят на нее такой страх, которого она никогда не ожидала. Как и на того… э, художника.

— Лучше смерть. Сересса будет рада заняться ими обоими.

— Нет, нет! — воскликнул Савко, слишком энергично замахав руками. — Вы наш гость. Это оскорбление, нанесенное послу. Наш долг заниматься подобными делами.

— И вы это сделаете?

— Я вас только что в этом заверил, — произнес Савко со всем достоинством, какое сумел изобразить.

После долгой паузы Орсо Фалери пожал плечами.

— В таком случае, возможно, сересским художникам незачем будет подсказывать, как изображать важных лиц в Обравиче.

Савко положил ладони на свой письменный стол. И с удовольствием увидел, что они не дрожат. Он ведь канцлер Священной империи джадитов. Он тихо произнес:

— Так, честно говоря, было бы лучше всего, посол. Потому что вы ошибаетесь. Это стало бы большим оскорблением для императора. Оскорбить канцлера, прослужившего ему столько лет? Даже не пытайтесь вообразить, что могло быть иначе, синьор.