Гай Кей - Дети земли и неба

Старик даже научил его, что сказать, когда он вернется: сделать вид, будто его отослали обратно во время боя с донесением. Как будто Джанни станут лгать своему сердару!

«Ты родился в деревне под названием Антунич».

«Тебя любили. Тебя никогда не переставали любить».

«Не им решать, кто ты такой, Невен!»

А он ответил: «Мое имя Дамаз» — и ушел. Чтобы найти оружие, коня, свою армию.

Его мучила сильная боль: болела спина, в голове стучало, отчего он неуверенно держался в седле. Но с болью можно справиться, так поступают все солдаты, и у него все-таки был конь. Он не пытался проделать этот путь пешком или бегом.

И еще он спешил. Ему нужно было найти ту тропу, по которой они вышли на эту дорогу. Он легко мог пропустить ее в темноте, а он не хотел заблудиться здесь в одиночестве, поехать не в ту сторону. В седельной сумке нашлась еда. Инжир, сушеное мясо, фляга с разбавленным водой вином. Дамаз поел, не останавливая коня.

«Тебя никогда не переставали любить».

Как это возможно? Кто так живет? Даже если ты девушка, женщина?

Она убила больше десяти человек из своего лука, там, у дороги.

Она похожа на него. И он заранее знал ее имя.

«Даница», — подумал он. И заставил себя прекратить думать о ней.

Когда спустились сумерки, спина разболелась еще сильнее, но он — Джанни (даже верхом на коне), и он заставил себя не обращать на это внимания, следить только за тем, куда скачет, и поэтому увидел ту тропу, когда она, наконец, появилась слева от него: на ней были следы сапог и копыт, в том месте, где они вышли с нее на эту дорогу.

Дамаз поскакал по ней. Ему надо было преодолеть значительное расстояние, так как армия должна была продолжать двигаться на север (пускай даже медленно, из-за пушек), когда они отправились преследовать разбойников. Он догонит их. Кто нападет на солдата на коне, даже ночью? Кто решится на такую глупость?

Он никогда не плакал, ни разу, даже не был близок к слезам. А если и был близок, то не слишком, не так, чтобы не суметь вздохнуть, выругаться и двигаться дальше. Он изо всех сил вглядывался в грязную неровную тропу, опасаясь за коня. По обеим сторонам рос лес под зажигающимися звездами, а потом голубая луна взошла справа, в том направлении, где должен находиться Ашариас.

Он добрался до своей армии два дня спустя. Вечерело, шел дождь. Сначала он догнал фургоны с припасами, те самые, из-за которых начались все неприятности, потому что на них напали какие-то местные разбойники, и пятьдесят солдат послали проучить их.

Он проехал мимо пушек и увидел — снова, — как медленно они ползут, их с большим трудом тащили выбивающиеся из сил быки и люди под серым, как железо, небом. Он миновал других пехотинцев — обычных, не Джанни, — потом увидел каких-то других Джанни, из других полков.

Он нашел свой полк. Соскочил с коня, отдал поводья слуге. Велел ему задать коню корм и напоить, а потом вернуть в кавалерию. Это не его конь. Он — Джанни, гордость войск Ашара.

С сильно бьющимся сердцем он отправился на поиски сердара. Увидел, как ставят палатки для ночлега. Не было смысла пытаться идти дальше, если пушки двигаются так медленно. Они приползут сюда еще не скоро, после наступления темноты, а потом все они вместе снова продолжат путь утром. Крепости джадитов по-прежнему далеко, а весна проходит, и всегда наступал день, когда им приходилось возвращаться домой, чтобы не застрять на зиму на диком севере.

Он не стал развивать эту мысль. Не его дело думать об этом.

Пока он шел, с ним здоровались. Он не отвечал. Он нашел своего командира под навесом, поставленным, чтобы сердар не вымок, пока не будет готова палатка. Вокруг него было открытое место, повсюду царил порядок. Люди двигались целеустремленно, даже в плохую погоду, выполняли порученные задания. В армии калифа умели это все организовать.

Он опустился под дождем на колени перед навесом офицера и доложил о случившемся. Он хорошо понимал, что может умереть. Знал, что это возможно, когда скакал сюда.

Его спросили, почему он остался в живых. Почему уцелел.

Он ответил, так, как посоветовал ему тот старый, бородатый неверный: что его послали обратно ближе к концу закончившегося катастрофой сражения, чтобы армия калифа и их высокочтимый сердар узнали, что они наткнулись на ненавистного мятежника Скандира, а не на каких-то жалких бандитов.

— Но почему именно тебя? Почему не кавалериста на собственном коне?

Следующий вопрос, он его предвидел. Сердар к тому моменту встал, уже охваченный яростью, и подошел вплотную к Дамазу. У командира на поясе висел меч.

И Дамаз сказал, что был самым молодым из пятидесяти человек, и ему кажется, что их командир выбрал его именно поэтому.

— Итак, если ты уехал, ты не знаешь, потерпели ли мы поражение.

— Не знаю, командир. Но… но могу сказать, что нас оставалась всего горстка к тому моменту, когда я получил приказ вернуться и доложить вам.

— Ты не просто сбежал? Как трус?

Дамаз, стоя на коленях, поднял глаза.

— Убейте меня, уважаемый сердар, если вы так думаете. Я здесь, потому что меня отправили с докладом. Я подчинился отданному мне приказу. И у меня только одно желание: убивать джадитов, больше, чем когда-либо, во имя калифа и Ашара, и ради мести за моих погибших спутников.

Прошло долгое мгновение, под непрекращающимся дождем, превращающим землю, на которой стоял на коленях Дамаз, в густую, холодную грязь, потом его командир кивнул.

— Ты бы не вернулся обратно, если бы сбежал. Ты должен был знать, что я прочту это на твоем лице. Ты молодец, Джанни. Нам нужны эти сведения.

— Мы погонимся за ними? — спросил Дамаз. Дождь бил его по лицу каждый раз, когда он смотрел вверх, и заставлял моргать.

Сердар покачал головой.

— Они уже давно ушли оттуда, и мы не знаем куда. Наши враги находятся к северу от нас. Мы страшно отомстим им там. Найди себе что-нибудь поесть. Добро пожаловать обратно, ты будешь участвовать в нашей мести, какой бы она ни была.

Дамаз, позже, за едой со своими спутниками, дал себе клятву, что кто-то из неверных ответит за то, что ему пришлось солгать ради спасения жизни, — и увидеть, как легко ему удалась эта ложь.

Когда он уснул, — а он уснул, измученный, — ему приснилась его сестра, которая нежно говорила с ним, и он проснулся среди ночи, громко ругаясь, в отчаянии. Кто-то с рычанием бросил в него сапогом, и он замолчал во мраке палатки, прислушиваясь к дождю. Трудно представить себе время без войны. Это написал один сарантийский философ во времена правления Валерия Второго, почти тысячу лет назад. И привел примеры, от древности до своего времени.

Конфликт между верованиями был лишь одной из причин, писал он, хоть и прибавил, что это одна из самых важных причин. Иногда, заметил он, религия может маскировать амбиции короля, императора, даже Святейшего Патриарха, который хочет совершить нечто такое, чтобы его имя звенело в веках, как колокола святилища.