Алекс Вэй - Туман забвения. Книга вторая

Карл знал немногих, кто не входил в это самое недостойное большинство. Виктор, похотливый талерманец, которого он часто не понимал, но, тем не менее, считал другом. При всех его недостатках, трусом Виктор никогда не был, и это делало его достойным уважения. Практически равным. Впрочем, Карл отдавал себе отчет, убить талерманца он мог бы, но только в двух случаях. В качестве самозащиты, или, если бы такой приказ отдала Эрика. Оба варианта о считал маловероятными.

Принцесса была вторым таким человеком, хотя, если говорить откровенно, скорее первым. Он знал, её он никогда не убьет. По её приказу кого угодно, даже талерманца. И речь тут шла не о любви или привязанности, подобные чувства так и остались для него неведомыми. Плевать, что она принцесса, все это не было важным для темного мессии. Дело даже не в золоте, хотя это было приятным дополнением. Принцесса хорошо платила за верность, полагая это дополнительной гарантией. Но Карл часто мыслил иными категориями, непонятными для обычных людей. Он искренне полагал Её Высочество более достойной, чем он сам. Она не боится смерти, как и талерманец. Но главное, Эрика, после всех попыток похоронить её, убедить в несбыточности желаний, не полезла в петлю, а послала всех к демонам. Даже Мироздание. Именно поэтому он выполняет её приказы с осознанным удовольствием. По его мнению, принцесса имела право на власть не только по крови.

Около 16 лет назад.

Повозка остановилась. Карл, который в пути даже ни разу не выглянул в окно, не обратил на это никакого внимания.

— Все, приехали. Наконец, я избавлюсь от тебя, никчемный идиот, — рявкнул отец, грубо схватил за руки, и перерезал связывающую веревку. Барон, памятуя о его попытке повеситься, опасался не довезти его живым. Впрочем, одиннадцатилетний Карл все-таки не считал себя настолько глупым, чтобы не понимать очевидного. Папаше плевать на него, тот просто опасается за свою репутацию. Что скажут люди, если его малолетний отпрыск убьет себя?

— Выходи, недоумок, — бросил барон, освободив его.

Карл снова ничего не ответил. За все дни, проведенные в пути, он не проронил ни слова. А вот барон, казалось, испытывал удовольствие, придумывая для сына очередные оскорбления. Но Карлу было плевать. Он знал, что будет делать дальше.

В здание школы отец практически затащил его. Карл не сопротивлялся, тогда он ничего не имел против Ордена Света. Просто барон, видимо, настолько ненавидел его, что искал повод сорвать злость. Карлу казалось, если бы не боязнь за репутацию, тот бы собственноручно удавил его. Но к несчастью, Барон Ульрих Ритский весьма ревностно пекся относительно мнения окружающих на счет своей персоны. Так что убивать себя придется самому.

— Вот мы и пришли, — шикнул барон, когда они оказались у массивной двери.

Это был кабинет Управляющего Жреца школы для мальчиков при Храме Мироздания. Жрец Зетеней, обрюзгший мужчина с тройным подбородком и противным голосом, только они вошли, сразу улыбнулся. Барон поприветствовал его, и тут же перешел к делу.

Карл слушал отца, и все сильнее удивлялся, насколько же тот лицемерный лжец. Разумеется, он предполагал, что отец не станет прямо заявлять Жрецу, что просто желает избавиться от ненавистного и ни на что не пригодного сына, который позорит его род одним только фактом своего существования. Но и подобную чушь он услышать не ожидал. Барон восхвалял Орден Света, корчил из себя праведника, рассказал, как он мечтал отдать хоть одного сына в послушники. В реальности, он в Храм не ходил, и даже дома не молился. А тут распинался, будто святой, ещё и наплел, что все его сыновья хотели бы здесь оказаться, но так как младший сын неспособен вести мирскую жизнь, выбор пал именно на него. Карл все понял, отец просто не хотел, чтобы Жрец подумал, будто он хочет избавиться от родного сына. Неудивительно, он даже сделал солидное пожертвование школе, пообещав через год в два раза больше золота.

— Ваша Светлость, вы приняли правильное решение. Все это испытания, ниспосланные свыше, и отдав родного сына в руки Мироздания, вы сделали шаг к Свету, — распинался Жрец, весьма обрадованный щедрому пожертвованию.

— Разумеется, только я хочу предупредить вас, мой сын слаб как здоровьем, так и умом, а все мы знаем, таких несчастных Проклятый искушает с особым упорством. Я смею надеяться вы отвратите беднягу от тлетворного влияния демонов, — ну, разумеется, отец выставил его полнейшим недоумком. Как всегда.

— Ваша Светлость, не поймите меня превратно, но я хочу уточнить кое-что. В какой степени ваш сын слаб умом? Способен ли он обслуживать себя? Одеваться, есть, мыться? Поймите, если он совсем плох, возможно, ему больше подойдет дом для убогих?

— Ваше святейшество, уверяю, в бытовых вопросах он полностью самостоятелен. Я всего лишь имел в виду о его недостаточном разуме, не позволяющем жить среди нормальных людей, — с приторной вежливостью уверил отец, который, по мнению Карла с удовольствие сдал бы его даже в дом для убогих, да только перед людьми стыдно. А так, сын послушник отнюдь не позор, в благородных кругах это повод для гордости. В отличии от барона Ритского, многие благородные господа отличались религиозностью.

— Хорошо, очень хорошо. Ещё я должен уточнить, не агрессивен ли он? Поймите, я всякое повидал, — осторожно продолжал Зетеней.

— Нет, что вы. Он и мухи не обидит. Даже слова поперек не скажет. Мой сын очень скромен и робок. Он и не дрался то ни разу. Весь день сидел себе, рисовал, — продолжал уверять отец.

В этот раз он не особенно лукавил. Карл производил впечатление очень спокойного ребенка. Правда, дело было отнюдь не в хваленой скромности. Он просто не видел смысла лишний раз что-то говорить отцу, тот ведь все равно его не слушал. Порол, едва ли не когда вздумается, а когда бить было лень, сыпал оскорблениями. Старшие братья, которые все быстро поняли, частенько сваливали на него свои шалости. Драться с теми же братьями он тоже не видел смысла. Те старше, намного здоровее. А он даже на свой возраст не выглядит, ещё и хромой. Зачем без толку что-то доказывать, если и так все понятно? Мало того, поколотят ещё сильнее, так потом отец в очередной раз выпорет. Карл полагал, разумнее просто плевать на всех и делать то, что нравится. А когда он понял, что и это невозможно, ведь он настолько недоумок, что даже неспособен научиться читать и писать, решил умереть.

Заночевал Карл в комнате, которые сдавались при бане. Впрочем, спал он не долго, и на рассвете отправился на самый большой рынок Ольмики, если не всей Империи. Благо, тот находился неподалеку. Стоило Карлу выйти на улицу, торговцы с рук стали предлагать ему сушеную рыбу и свежие ягоды. Выйдя из переулка, он услышал, как стоящий на углу мужчина в широкополой заостренной кверху шляпе, орет во все горло.