Андрей Кречетов - Воля твоя (СИ)

— Сейчас день или ночь? День или ночь? Не понять.

Облака пепла, заполонившие небо, скрыли солнце. Они — неумолимо жгут, а ветер, как будто до глубины души оскорбившийся чем-то, дул только в эту сторону.

— Какая-то напасть.

Хриплый голос, уставший, а за ним какой-то нервный смешок. Веселого было мало, смешного — еще меньше. Хотелось выть от бессилия и страха, но это признак слабости. Хотелось сорваться, но это — признак несдержанности и глупости. Хотелось… Хотелось делать хоть что-нибудь, но вместо этого воля мудрых обязывала подчиняться. Неукоснительное выполнение — вот все.

— Темно-то как…

— Страшно. Страшно вот так ожидать незнамо чего…

— Понятное дело, хе. Потерпи, уже скоро.

— Откуда же тебе знать?

— Поверь мне, знаю. Не первый год на свете живу и не в первый раз ожидаю смерти.

— Смерти? — Гулко сглотнул кто-то. — Он сказал смерти?

— Смерти-смерти, малец. Ты не ослышался.

— Ну что там? — Гаркнул наверх уставший ждать новостей воевода.

Две с лишним сотни бойцов, над ними Усман и магистр столпились во дворе Обители вокруг неторопливо и качественно возведенных баррикад. Еще свыше полусотни, возглавляемые вторым орденским воеводой, заняли стены.

— Они идут, — откликнулся сверху Сильвестр.

— Ну, и что?

Даже на таком расстоянии было видно, как тот побледнел.

— У них десятка.

Усман громко и с чувством выругался. И словно в довершение, раздались возбужденные крики орденцев со стен, тоже увидевших то же самое.

— Десятка! Они тащат десятку!

— Что такое десятка? — Тихо спросил себе под нос один из младших, еще возможно не прошедших инициацию орденцев. Похоже, он не рассчитывал на ответ, но я все равно откликнулся:

— Таран.

— Таран? Но почему таран назвали десяткой? Что значит это название?

Я хмуро оглядел массивные, с виду неприступные внешние врата Обители, гадая, что же там такое имперцы припасли. А припасли они нечто серьезное.

— А значит это, малыш, то, что тарану потребуется на эти врата самое большее — десять ударов.

— Но разве такое возможно? — Мгновенно побелел он лицом, самым критическим взглядом глядя на подпертые сразу тремя бревнами створки ворот.

— Я тоже о таком не слышал, но если так определил сам воевода, то выходит, что возможно.

— Не повоевать! — Закончил ругаться над ухом Усман. — Вот же ж собаки — решили нас мясом задавить. — Он хлопнул кулаком по набитому землей мешку. — И это самый разумный вариант для них, потому что стены мы можем держать сутками напролет! Но откуда же они вытащили такую дуру? В столь короткий срок? Имперские свиньи и свиной трус-легат!

— Откуда жгут? — К нам неспешно подошел магистр: полный латный доспех, полуторный меч и седая длинная борода с такими же волосами словно грива — невероятное зрелище, притом, что как боец магистр был околонепобедим.

— С западных предгорий. Видимо, тумана они так и не смогли дождаться.

— Они травят своих же, — заключил магистр. — Долго это продолжаться не будет.

Усман согласно кивнул.

— Им лишь бы подвести войска, подвести таран. А там уже возьмут числом.

— Уверен, это та же десятка, что штурмовала Карабас.

— Считаете? Мне казалось, что тогда ее развалили на запчасти — Карабасцы же всегда славились своими гремучими смесями.

— И тем не менее, это она. Подлатанная, скорее всего, восстановленная, но, как видно, действующая, если ее все же тащат.

— Тогда у нас действительно проблемы.

— Если считать ими то, что очередной рассвет мы уже вряд ли увидим, — пожал плечами магистр.

— Впереди идут наемники. На стены, — прикрикнул вниз Сильвестр. — Тут и арктурские, с южных герцогств есть! Регуляры стоят позади — эти попрут в ворота.

— А они? За что сражаются они, а, Малько?

— А мы за что сражаемся?

— Мы — за веру. Битва за веру священна.

— Вот и они за веру.

— Они бьются ради денег, обыкновенные наемники!

— Значит, — нравоучительно заметил Малько, — они верят в деньги. Каждый верит и сражается за то, чего сам желает.

— Ты богохульник! — С ужасом покачал головою самый младший, а остальные тихонько засмеялись.

— Хулу еще нужно доказать. Как считаешь?

— Были бы здесь все магистры…

— Но их нет, верно? Если еще и живы на южных рубежах империи со всеми нашими братьями, то ненадолго. Ничего сверхнеобычного, наемники — это ведь просто люди. Они хотят денег, богатство их божество. Их можно понять, вот как я сейчас понимаю тебя.

Малец хотел было что-то сказать, раскраснелся, уже раскрыл рот для истовой речи, да так и замер. Сглотнул тягучую слюну и отвернулся, до зубовного скрежета сжав челюсти. Старшие понятливо хлопнули его по плечам, но тот, кажется, этого даже не заметил.

— Усман! — Донесся до моих ушей звучный окрик магистра.

Он бился сразу с тремя имперскими наемниками, наседающими на него с трех сторон. Однако риариям можно было только посочувствовать, потому что ход боя протекал явно не в их пользу. Полуторный меч плясал в его руках, магистр размахивал им словно деревянной болванкой, блокируя, отводя и парируя наскоки всех троих. Причем неважно, порознь ли атакующих или всех одновременно.

— Магистр?

— Пора, Усман!

Воевода замер, чисто механически продолжив отбиваться от нападок своего противника.

— Это воля магистров?

— Я здесь единственный магистр, так что да, это воля магистров! Поспеши!

Меч сверкнул в руках Усмана, виртуозно отбивая косой удар имперца, нанесенный из средней стойки. Шагнул в сторону, целя ему в плечо — тот успел закрыться щитом, в который орденец со всего маху воткнулся плечом. Легионер отступил на несколько шагов, сохраняя равновесие, но из-за задранного щита не успел заметить бьющего его по ногам клинка. Истошно заверещал от боли, заваливаясь на бок, но земли коснулся уже хрипя, с рассеченной шеей.

— Что происходит?

— Сейчас мы призовем свое божество, — хрипло бросил воевода, пробегая мимо меня.

Что ж, я хотел узнать их божество, и все идет к тому, что вскоре узнаю. Только боюсь, это знание станет для меня последним откровением. Карабасцы поклонялись Пороху, но даже им не удалось дать приличествующий отпор жадной до чужих сокровищ империи. Настала очередь Обители продемонстрировать ненапрасность своего поклонения.

Земля издала такой протяжный рев, что заложило уши, но то, как она в следующий миг задрожала, заставило меня судорожно хвататься за стены, неумело отпинывая повисшего на мне имперца прочь. Пришлось несколько раз ударить его навершием по сползшему на затылок шлему.

У меня подогнулись колени, и не у меня одного. Однако я, нашедший опору, остался стоять, глядя как остальные люди, как защитники так и атакующие, попадали. На их лицах царил неописуемый ужас. И если имперцы, почувствовав неладное, заорали от страха, то орденцы от несдерживаемой радости и восторга. И если первое от того, как задрожали противники, то второе — от снизошедшего на них божества. Он не оставил их, услышал мольбы и чаяния верующих в него последователей.