Екатерина Лесина - Внучка берендеева. Третий лишний (СИ)

Когда проснулся дар?

После той пахоты, когда отец, кидая зерно в развороченную землю, лишь вздыхал? Или в храме, где мачеха билась лбом о каменные плиты, умоляя Божиню о милости? Или позже, когда проклюнулись реденькие всходы, и Фролу отчаянно захотелось, чтоб их стало больше.

Много больше.

Тогда-то отчаяние это и выплеснулось зовом. И землица будто бы пробудилась, прямо на глазах полезли из нее зеленые хлыстовины всходов. Ох и забуяла в том году рожь на делянке Аксюты Лепельского, ажно из боярского дома приезжали глядеть.

...и вскрылось.

Не сама, стало быть, забуяла.

Батьке за Фрола хорошие деньги давали. Мог бы и хату поставить, и лошадок прикупить, и на приданое старшим девкам осталось бы. И мачеха ходила за мужем неотступно, ничего не говорила, только в глаза заглядывала по-собачьи жалостливо.

Страшно было?

Страшно.

Но не так, как позже...

...спасибо батьке, не продал. Сказал:

- Что деньги? Проедятся, проживутся, а Фролка выучится и тогда...

- Кто его учить станет? - мачеха все ж не выдержала. Тоже боялась. Что осерчает боярин, к отказам не привыкший. Что соседи озлятся. Что... что закончится чудо и на следующее лето землица вовсе ничего не даст. Голода боялась. И холода.

Огня.

Зависти.

Всего и сразу. Теперь-то Фрол ее разумел распрекрасно. А тогда он только и думал, что она решила на его горбу в ирий въехать. И несправедливым сие казалось.

- В Акадэмию поедет. В столицу. Станет магиком и тогда заживем...

- Когда? - ее голос походил на хрип. - Да мы все тут...

Ругались сипло.

А Фрол лежал на полатях, притворялся, будто бы спит. И тогда-то сам постановил, что, коль порешат продавать, сбежит. Небось, за беглого не заплатят.

И искать не станут.

Он же и вправду до Акадэмии доберется, станет магиком...

Шипели до утра, а после отец, не выдержав упреков - чем и как других детей кормить? - сбег во двор. И маялся, бродил до утра. А мачеха, повернувшись к Фролу, отерла заплаканные глаза.

- Думаешь, мне тебя не жалко? Жалко. Но ты уже взрослый. А они... - она указала на широкую лавку, где спали дети. - Мы долго не протянем... или тебя, или их...

Она тоже ушла, дверью хлопнув.

А Фрол лежал.

Глядел.

Младшие во сне улыбалися. Свои, чужие... одинаковые. Худые. Волосья светлые, реденькие, сами вовсе прозрачные. Ноги в цыпках, руки загоревшие до черноты. Голодные всегда. Тем летом с голоду нажралися яблони-дички, и добре бы спелой, так зеленой. Маялись после животами. Еле-еле отходили... а ныне что будет?

И девки подрастают.

Кто их возьмет, бесприданниц?

Разве что в дом чужой женою по названию, бесплатною прислугой по сути. Желал ли Фрол такой судьбы сестрам? Нет. Не желал. И чтоб младшие померли с голодухи, если землица и вправду родить перестанет... и Акадэмия... леший с нею, без Акадэмиев жил.

Наутро он сам пошел к боярское усадьбе...

...сложилось.

...и было житие, не плохое, не хорошее. Был договор. Боярин, слава Божине, разумным человеком оказался.

Честным.

Хотя и свою выгоду блюл, что понятно.

- Выучишься и вернешься, - так он сказал Фролу, поглядывая с насмешкою. - За каждый год там два на меня отработаешь. Деньги возвернешь втрое. И будешь свободен...

Что ж... о договоре том, на силе заключенном, Фрол помнил. И учился не за страх, но за совесть. Боязно было, что, выучившись, не сумеет он управиться, что слаб будет, никчемен, что денег не возвернет... со второго курсу подработки брал, благо, силушка дозволяла.

Поначалу простенькие - артефакты напитать.

Огородики местные заговорить.

Да и в Акадэмии было с кем силою поделиться. А она, что река, чем больше убывало, тем больше прибывало. И шли деньги, медяк к медяку.

После и серебро зазвенело.

А на четвертом курсе Фролу предложили постоянную работу. И платили полновесным золотом. Хватало, чтоб на возврат долга отложить и домой отправить. Фрол писал.

Об Акадэмии.

Учебе.

О том, что возвернется всенепременно, что появится, может, летом, а может еще когда, было бы время. Только времени не было, то, которое появлялось, работа забирала.

Иль учеба.

Сам не заметил, как увлекся...

...и Акадэмией. И ею.

Ею с первого взгляда. Красива была. Горда. Знатна. Не про Фролову душу. Идет. Стучат каблучки, звонки, звенят бубенчики, в косу плетеные... и коса эта вьется змеею. Сияют перстеньки на тонких пальчиках. А лицо-то... и глянуть страшно.

Но глядел.

Украдкой. Издали. Любовался. Запоминал.

Рисовал.

В Акадэмии-то сказали, что у него талант... глупость это, выходило ладно, но и только. На том и сошлись. Архип, дружок заклятый, привел.

- Хочешь подзаработать, - спросил с порога и впихнул в комнату ее, а Фрол растерялся и только сумел, что кивнуть. - Ей нарисовать кое-что надо. Люци, заходи. Не смотри, что он букой. Это так, пыжится, а вообще нормальный парень...

- Что вы... - в ее присутствии Фрол терялся. Разом вспоминалось, кто он таков.

Пусть и свободным рожден был, а...

...боярская дочь и...

- Мне и вправду нужна помощь... не получается... с чертежами я прекрасно управляюсь, но рисунок - это другое. На рисунок у меня фантазии не хватает.

И вошла.

И присела. И выложила свои наброски.

- Видите? Этот чертеж следует поместить на идеально ровную плоскость. Он сам по себе красив. Как мне кажется...

Фрол слушал и кивал.

Не видел ни чертежа, ни плоскости. Ничего не видел, кроме алой ленты в ее волосах. И самих этих волос. Ушка аккуратненького, розового, будто бы из жемчуга литого. Крохотной родинки на щеке ее... самой этой щеки, пудрою не припорошенною, но гладкой, мягкой с виду.

Сидел.

Смотрел. Дышать боялся, спугнуть...

- ...но я понимаю, что не все разделяют мою любовь к подобным... абстрактным узорам.

- Люци, не уговори парня вусмерть.

Архип лишь посмеивался.

Понял?

Давно понял. И сыскал повод привести ее. Думал, помогает, только хуже сделал... но тогда Фрол ему был благодарен, если не за надежду, то хотя бы за тень этое надежды.

И рисунок сделал.

Медальон о двух половинах. Внутри - чертеж ее, который она сама выводила на мягком золоте тончайшею иглой. На другой - чеканная пластина с птицами.

Две цапли застыли друг напротив друга, мгновенье птичьего танца, подсмотренного на болотах. И она сама удивилась, набросок увидав.

- Вы действительно талантливы.

А Фрол, робость унявши, пробормотал:

- Не в том, что начерталки касается...

У него и вправду не ладилось. Все ж права она была. Рисунок - это одно, а чертеж - совсем даже иное. И чертежи Фролу не давалися. Линии прямые. Углы... вся эта наука, которую он старательно впихивал в голову свою, в оной голове укладываться не желала.

- Если хотите, я помогу...

Хотел ли?

С того дня и повелось. Фрол и Архип, а с ними - Люциана Береславовна... тогда еще попросту Люциана... Люцианушка... Аннушка...