Екатерина Лесина - Внучка берендеева. Третий лишний (СИ)

Девку за плечем Марьяны Ивановны он только сейчас заприметил, и даже удивился тому, как не увидел ее до того. А после понял - неприметна.

Сера, то мышь.

Кожа белая. Волос сивый. Одежа скромная, не то, что у сродственницы.

- Сирота она. Никого, кроме меня у нее не осталось. Вот и приехала... погостить.

Девка глядела в пол. И ничего-то на лице ее прочесть нельзя было. Да и не хотелось читать. Нехорошее это лицо, а чем нехорошее, Фрол и сам не понимал. Обыкновенное вроде бы. Кругловатое. С лбом покатеньким, с носом приплюснутым. Губы. Глаза. Все как у всех, но все одно глядишь в него и отвернуться тянет.

- А мне подумалось, пристрою ее в Акадэмию. Дар у нее имеется, хоть и слабенький. Будет мне с травами помогать. Все на глазах. За девкой, сам знаешь, пригляд нужен. Чуть отвернешься, а она уже... ладно, Фролушка, заговорилась я с тобой, а у тебя, чай, дел не меряно... ты Люцианушку уже видывал?

И улыбочка такая, медовая.

А у него сердце оборвалось. Люциану? Она здесь? Она всегда желала при Акадэмии остаться. И выходит, сбылось желание.

- Не знал? - Марьяна Ивановна бровку приподняла. - Что ж, Мишенька не упредил? Но не серчай, побоялся, верно, что откажешься. А нам преподаватели нужны. Это ж что за Акадэмия, в которой учить некому? А я, между прочим, с самого начала говорила, не стоит нам в эту войну соваться. Люди всегда воевали, пусть бы и дальше...

- Извините, - Фрол понял, что сейчас сорвется.

Наговорит чего, о чем после жалеть станет. А она, быть может, и не заслуживает злых слов. Марьяна... всегда собой была, ядовитая, что твоя гадюка, но и яд иной целебен.

...целительница она силы немалой.

И была ли на поле? Поднимала ли раненых? Давала ль надежду умирающим, как те девчонки, только-только в мир вышедшие? Те, которые на опушке лагерем стали, не ведая, что прорвутся через болота азары, пройдут и по бледному березнячку, сшибая на ходу дрожащие ветви молодых березок, перекинуться через худую ограду из телег, разольются по поляне, кроша и топча раненых и целительниц...

...на той поляне, одной из четырех, никого в живых не осталось.

И девочкам тем Фрол достойный костер сложил. До небес до самых. Это все, что он сделать мог, а она... пускай, иным ядом только бояр и пользовать.

...а с Люцианой он встретился. Как иначе? У нее-то, как у многих, свой дом в городе имелся, да местные покои были удобней. Тут все под рукой. А раз в одном доме, в одной Акадэмии, то что уж теперь?

- Здравствуй.

- Здравствуй, - она не переменилась. Почти не переменилась. Старше стала, и глаза перегорели, поблекли, будто ледком подернулись.

Улыбается.

Вежлива. Холодна.

Боярыня. И вновь рядом Фрол себя холопом чувствует. И чувство это горло сжимает, не позволяя выплеснуться давней обиде.

- Как дела?

- Спасибо. Все хорошо. А у тебя?

- И у меня замечательно.

Правильно. Он тоже постиг великую науку этикету, когда говорить говоришь, да слова в пустоту, что мельницы, мельничных колес лишенные, крыльями машут, но не мелют.

- Рада, что ты жив.

И ухает предательское сердце. Неужели, волновалась? Не забыла.

- Ты...

- Была... спасибо за тех девочек... пусть Божиня примет их души.

И странно. И удивительно. Она была? Видела? И значит... а если бы сама на той поляне, если бы костер пришлось для нее делать? Как жить бы потом?

Никак.

- Мы на втором номере лагерь поставили... и мои... с моими все хорошо, настолько, насколько это возможно.

Устали глаза.

Устала душа. И вовсе не от виденного на поле. Там было много крови, больше, чем способен выдержать обыкновенный человек, оставаясь при том в своем розуме.

Что-то случилось раньше.

Уж не тогда ли, когда...

- Ты...

- Все хорошо, Фрол. Все просто замечательно, - и от протянутой руки отстранилась.

Отвернулась.

Ушла.

Так и повелось. Рядом, но не вместе. Частые встречи. Разговоры, будто бы не о чем. А лавка та стоит, неуклюжая и некрасивая, теперь бы он иную сделал. Но ей иной не нужно. Приходит часто в этот уголок старого сада.

Сядет.

И смотрит на землю, смотрит... иногда плачет, а с чего - не понять. И спрашивать бесполезно, упертая, не ответит. Напротив, замкнется, стыдясь этакой малой слабости. Сбежит.

Куда?

Фрол не знает.

И злится не выходит на нее, и... и все уже закончилось, давно.

Так почему не отпускает душу?

...я вынырнула из памяти чужой и поспешно отступила. А Фрол Аксютович только усмехнулся этак, кривовато, да промолвил:

- Идите, Зослава. Идите... и постарайтесь больше ни во что не вляпаться.

Глава 19. Девичья

Глава 19. Девичья

А на улице меня боярыня Велимира ждала.

Присела на камушек, бусики свои перебирает. Скользят пальчики белые, с бусины на бусину, губы что-то шепчут, не то молитву, не то заклятье. Меня увидела и встрепенулась.

- Ночи доброй, Зослава.

- И тебе, боярыня.

Поклонилася б я, да тут поняла, что устала. Вот так устала, что пальцем шелохнуть не могу, свалюся прямо-таки к Велимириным ноженькам белым.

- Мне бы хотелось попросить тебя... объяснить...

Впотьмах не видно лица Велимириного, да руки дрожат и нить жемчужная покачивается.

- Ничего не объясняй, боярыня...

...может, ей и лучше будет. Что Кирей? Он - ветер вольный. Сегодня тут, а завтра ищи-свищи, улетит в свои степи, где Велимире не жизнь. А выйдет за Фрола Аксютовича... небось, батюшка ейный побоится с магиком вражду враждовать.

Может, приданого за Велимирою не даст, да только Фрол Аксютович и сам не бедствует.

Справит дом.

А она постарается быть хорошею женой.

Все как у людей... просто и понятно. Только горько отчего-то. И от горечи этой хоть волком вой.

- Между нами ничего нет и быть не может, - тихо сказала Велимира, с камня поднимаясь. - Я понимаю, как это выглядит, но... мой отец... мне сказали, что он собирается предложить меня Илье.

- Что?

- Илья... Батош-Жиневский. Он с тобой учится.

- Погодь, - я прервала тихую речь боярыни. - Я знаю, кто со мною учится. И Ильюшку знаю. Он славный парень... и магик. И тебя не обидит.

Чем плох?

Одного звания. И род его древний. И богатый некогда, но ныне с того богатства, мыслю, мало чего осталось...

- Не спеши, Зослава... прогуляемся? Ночь ныне дивная. А там меня служанки ждут. Будут волосы чесать и нашептывать, как мне повезло с батюшкой... нашел жениха, который и молод, и красив, и силен...

Медленно ступала Велимира по дорожке.

А я... я рядышком шла и слухала. Стрекочуть в траве кузнечики ночные. Где-то далече сова ухаеть, мышей пугая... а вот и козодой заплакал. Бабка, помнится, сказывала, что тонкий голос егоный услышать - дурная примета. Может, оно и так...

- Илья славный парень. Я его не люблю. Он меня тоже. Но кого и когда это заботило? Стерпится... и, может, при иных обстоятельствах я бы не стала противиться. Напротив, постаралась бы свести знакомство, отыскать в нем хорошее... в нем ведь есть хорошее.