Максим Далин - Слуги Зла

- Тебя это должно огорчать, - сказал Инглорион. - Ты скучаешь по войне, не правда ли? Скучаешь по убийствам?

Паук издал короткий неодобрительный звук, вроде тихого хрюканья или оборванного рыка.

- А то нам без войны не жилось бы, - сказал он, и Инглориону померещилась насмешка в его тоне. - Вот же делать аршам больше нечего!

- Аршам?

- Так наш народ зовут, а вовсе не орки! Будто бы люди выговорить не могут...

- Арш, - повторил Инглорион, ощутив в слове орочье взрыкивание и шипение. Странно было издавать такой звук, будто губы эльфа совершенно не приспособлены для него - но Инглориону вдруг пришла в голову парадоксальная мысль. Язык рабов Тьмы... сам факт возможности их языка... каким-то невероятным образом мирил с возможностью их существования. Ведь логичнее было бы не создавать для них собственный язык, а исковеркать человеческий, разве не так?

Это хрюканье и визг, карканье и рычание - слова... вероятно, в них есть смысл. Удивительно.

- А в вашем языке есть слово "солнце"? - спросил Инглорион неожиданно для себя.

- Угу. Варл-Гхаш. По-человечески вроде как "пламень небесный". А что?

- А что такое "барлог"?

- Владыка недр. Хозяин того огня, который внизу, - Паук посмотрел на эльфа удивленно. - Ты знаешь это имя?

- Часто говорили после боя...

- Еще значит "плохой конец".

- Почему?

- Ты когда-нибудь видел, как он просыпается? Как оттуда расплавленные камни льются? Это плохой конец, можешь поверить. Мы в пещерах живем, всегда в горах - а в горах всегда может быть это... злость Барлогова.

- Ты боишься?

Паук пожал плечами.

- Ты урагана боишься? Или лесного пожара? Не страх, нет. Просто... ну, стихия. Сделает, что хочет. Надо жить с опаской.

- Как странно, - сказал Инглорион задумчиво. - Чем больше ты говоришь, тем более странно. Как будто ты не орк... не арш, - поправился он с совершенно невольной усмешкой, - а кто-то из союзников. Я не понимаю, почему ты так ведешь себя со мной.

Паук осклабился.

- А как бы ты хотел?

Инглорион смешался.

- Не знаю. Но - война...

- А, сожрать тебя надо было? А сначала что-нибудь веселенькое придумать, да? Глаза вырвать, спину сломать? Этого ждешь?

Эльф вздохнул. Паук встал.

- Надо пройтись. Хочу проверить этот карниз. Пойдем до дороги на перевал. И я тебе не буду вырывать глаза, живи так... ты теперь даже не так мерзко воняешь, как раньше.

Инглорион хмыкнул.

- По-моему, втрое мерзостнее.

- Дело вкуса, - возразил Паук и пошел по тропе вдоль склона.

Инглорион побрел за ним. Эльф ожидал, что свежий воздух наверху приведет его в чувство, но запах леса, сосен, слишком прямых и высоких, вбитых в склон, как мачты в палубу, запах трав и влажной живой земли почему-то вызывал беспричинную тревогу и тоску по малопонятным вещам. Инглорион, стараясь дышать глубже, сказал себе, что это тоска по Пуще, но в действительности о Пуще почти не думалось. В душе был странный сумбур, хотелось то бежать - не от врага, а так, непонятно куда, но задыхаясь от встречного ветра и с полным напряжением сил, то лечь на склон, на пружинящий лишайниковый ковер, и бесконечно долго глядеть в ветреные бледные небеса...

Вероятно, можно было бы попытаться сбросить Паука с карниза и скрыться, но, даже хорошо понимая абсолютную логичность такой попытки, Инглорион и пальцем не шевельнул. Сейчас ему казалось, что убийство Паука стало бы низостью и черной неблагодарностью. Если задуманное удастся, орк разобьется вдребезги точно так же, как разбился бы без его помощи сам Инглорион - хотя и нелепо об этом думать. Но эльф, не принимая во внимание голос здравого смысла, все-таки испытывал неожиданную признательность к порождению Зла, преследующему непостижимые и, наверняка, недобрые цели.

Умереть, но не сдаться, вспоминал Инглорион. Умереть, но не проиграть. Как странно сейчас думать о смерти, будто собственное бессмертие, Вечность Перворожденного - неправда, чья-то неумная и злая выдумка... Вероятно, от этого внутреннего хаоса все чувства обострились, кажется, легко ощутить, как кровь течет по жилам, как в грудь входит воздух, а ветер касается кожи и острые камни на карнизе можно нащупать стопой сквозь подошву сапога... эльф углубился в себя, машинально переставляя ноги, едва обращая внимание на то, что его окружало.

Нет, я живой, вдруг пришло Инглориону в голову, так, будто до сих пор в нем кто-то сомневался и заставил усомниться и его самого. Я даже слишком живой, подумал он, прислушиваясь к тому, как мускулы икр и бедер болят тянущей нудной болью, как зудит щетина на лице, как тяжел желудок, как саднят ободранные пальцы и ломит спину. Я, пожалуй, предпочел бы быть менее живым. Я хочу, чтобы было как всегда: тела почти нет, оно невесомо легко, я ощущаю только свое ненарушаемое совершенство, свой глубокий внутренний покой, я...

Сплю?!

Но поймать мелькнувшую мысль, которая успела его напугать даже в виде неоформленной эмоции, пока не удалось. Отвратительное ощущение в животе, тяжесть и непривычное неудобство вдруг усилились до боли и спазм, так, что Инглорион согнулся пополам. Кажется, он вскрикнул, потому что орк обернулся и посмотрел на него:

- Ты что?

Инглорион, обхватив себя руками, еле дыша от омерзения, поднял глаза на Паука и вымученно проговорил:

- Вы меня отравили? Я умираю? Мне больно...

- Никакая не отрава, - ухмыльнулся Паук. - Ты в порядке. По нужде занадобилось?

- Эльфы не... - начал Инглорион, покрываясь холодным потом одновременно от боли и от ужаса, но не договорил. Он понял - и пришлось опрометью скакать по карнизу туда, где он расширяется и выворачивает наверх, чтобы скрыться в зарослях каких-то колючих кустов. Стыдно, мерзко и унизительно в последней степени. Инглориону только хотелось, чтобы Паук убрался подальше, вовсе не потому, что эльф все еще помышлял о бегстве, а потому, что было нестерпимо думать, что орк слышит и...

Нет ничего более оскорбительного для эльфа, чем дурные запахи. Чем... собственные дурные запахи, решил Инглорион, которого из озноба бросило в жар стыда.

Он довольно долго не мог выбрать, что более унизительно и ужасно - продолжать торчать в этих отвратительных кустах или выйти на тропу, где стоит ухмыляющийся орк. В конце концов, он все-таки вышел, судорожно обдергивая на себе одежду, с горящим лицом, жаждущий провалиться сквозь землю. На Паука эльф смотреть не мог, содрогаясь от ожидания какой-нибудь издевательской реплики и приходя то в отчаяние, то в бессильную ярость.

Но орк очень спокойно спросил:

- Хочешь выкупаться?

Инглорион кивнул, по-прежнему не глядя. Он вдруг понял настолько поразительную вещь, что перед удивлением даже стыд отступил.

- Ничего ты не патрулируешь, - прошептал эльф чуть слышно, с неестественным вниманием разглядывая трещину в крапчато-буром замшелом камне. - Никого ты тут не выслеживаешь. Ты просто увел меня из логова, чтобы твоя... компания не подняла меня на смех. Этого не может быть, но, похоже, это так.