Максим Далин - Слуги Зла

- Угу, - отозвался орк. - Ты к роднику пойдешь?

- Ты для меня спрашивал у солдат, где родник, - продолжал Инглорион, еще не зная, как к этому отнестись, оглушенный невероятностью догадки. - Ты знаешь, что эльфы не выносят грязи, предлагал мне вымыться там, в пещере, а теперь, когда я... ты сказал...

- Угу, - снова буркнул Паук. - Ну и что?

Инглорион наконец нашел в себе мужество поднять голову - что оказалось значительно труднее, чем смотреть на возмущенного наставника. Орк, впрочем, по-прежнему почти не обращал на него внимания, снова наматывая шнурок на пальцы. Инглорион позавидовал Пауку, который всегда знал, чем занять руки и глаза, пообещал себе завести такую же полезную веревочку, глубоко вдохнул и спросил:

- Но зачем?

Паук только небрежно пожал плечами.

Инглорион ожидал, что вода в роднике будет убийственно холодной, но снова ошибся. Орки называли эту местность Теплыми Камнями из-за того, что в этих горах во множестве били горячие ключи. Родник, куда Паук его привел, вытекал из неглубокой расщелины между скальных глыб довольно высоко вверху. Вода летела вниз с высоты примерно двух человеческих ростов, дробясь о позеленевшие от медного осадка шелковые валуны, лилась между ними неширокой струей, спускалась дальше, уступами, скача с камня на камень, остывая в дороге - и уходила под землю где-то ниже.

- Искра сказал, она там впадает в пещерное озеро, - сообщил Паук. - Тут хорошо, да?

Инглорион кивнул. Тут действительно было хорошо: и горный шиповник, давно отцветший своими молочно-белыми прелестными розочками и усеянный сердоликовыми бусинами ягод, и тонкий вьюнок, оплетающий скалы и старое сухое дерево, и заросли высокой травы, и плоская гранитная плита, на которую лилась вода - покрытая налетом прекрасного, медно-зеленого, бледно-изумрудного цвета. День потихоньку клонился к вечеру, было тихо и тепло, и косые солнечные лучи дробились в водяной пыли маленькими радугами. Все совершенно так, как надо. Кроме...

Инглорион беспомощно оглянулся на Паука, но орк уселся в траву и принялся запутывать свою неизменную веревочку в особенно замысловатую фигуру. Его явное нежелание купаться в этом источнике эльфа несколько успокоило, но все равно было изрядно не по себе. Инглорион некоторое время медлил раздеваться, а когда все же заставил себя, собственная беззащитность ощутилась совершенно нестерпимо - будто в него целились из сотни луков, а прикрыться было нечем.

Зато вода неожиданно оказалась теплой, как молоко, и шелковисто-мягкой - и такими же шелковистыми были наглаженные камни под босыми ногами. Инглорион уперся ладонями в мокрую скалу, скользкую от медного налета, подставил лицо воде и замер. Что-то это ему напоминало, восхитительно-приятное и стыдное одновременно, но воспоминания ускользали, стекали со струями воды, дробились о камни, оставляя тупую боль в груди. Когда-то очень давно было что-то очень хорошее, думал эльф. Бездна лет прошла... двести? Триста? Я не помню и это хорошее тоже забыл... какая жалость...

Смотреть на собственное тело не хотелось. Во-первых, оно выглядело вовсе не должным образом - на боку громадный сине-черный кровоподтек, который не хотел исчезать, вдоль бедра длинная ссадина, на локтях тоже ссадины, которые в других обстоятельствах уже давно пропали бы... а во-вторых, без одежды Инглорион казался себе... слишком человеком. Зачем же эльфу эти животные черточки? Ведь просто - пачкающая телесная низость и грязь...

Эльфы не купаются прилюдно, вероятно, потому что каждый из них в глубине души стыдится собственных человеческих черт. Нагота - это вообще довольно противно. Никто в Пуще не раздевался донага на памяти Инглориона. Он, закрыв глаза, попытался вспомнить, купался ли он вообще когда-нибудь под открытым небом - и не мог. Может, никогда? Откуда же эти кусочки знакомых ощущений? Может, из снов?

Сквозь шум воды Инглорион услышал голос орка:

- Тряпки будешь стирать?

Эльф, не оборачиваясь, пожал плечами. Он не умел стирать одежду. Он видел, как это делают люди, но понятия не имел, откуда чистая одежда берется в Пуще. Вероятно, это одна из бесчисленных эльфийских возможностей, чародейских, но при том настолько естественных, что никто из обитателей Пущи даже не задумывается об ее источнике. Одежда всегда идеально чиста и свежа - потому что так правильно . Оружие и украшения всегда сияют. Чертоги всегда светлы - какая, в конце концов, разница, кто зажигает эти свечи, которые не коптят и горят ночь напролет дивным лунным огнем! В трапезной воинов всегда есть еда - и это сливки, масло и мед, вино, белый хлеб и фрукты, и посуда светится чистотой, а кто приносит все это туда и откуда оно берется, до того Инглориону нет дела. В Пуще всегда так - и никак иначе, вероятно, это тоже светлейшая эльфийская магия.

Инглорион вспомнил, что покидая чертоги Государыни, когда нужно было доставить письма союзникам или выполнить какое-нибудь поручение, он замечал, как сапоги покрывает тонкий налет пыли, а безупречная одежда пачкается и тускнеет. Вне Пущи мир враждебен и грязен, думал он, избавляясь от испорченного костюма по возвращении домой. Человеческий мир станет совершенным только, когда эльфы с помощью лучших из людей, наконец, избавят его от Зла. Вот когда Свет окончательно победит, тогда сами собой исчезнут и грязь, и болезни, и старость, и смерть - и везде будет, как в Пуще. Сплошной праздник. Бесконечное веселье, осиянные чертоги, пение, музыка и танцы, соревнования стихотворцев, визит Государыни, снова пение и танцы, пир, сон, легкий, как облако - и снова танцы, пение и стихи, веселье, красота, мерцание золота и шелков, смех, тело кажется невесомым, луна-солнце, луна-солнце, луна-солнце...

Орочьи лапы выдернули Инглориона из воды и из прекрасных воспоминаний так грубо, что он приложился коленом о камень. Паук встряхнул его за плечи - а эльф оттолкнул тварь изо всех сил. Вероятно, ярость изрядно отразилась на его лице, потому что Паук отпрянул.

- Не смей ко мне прикасаться! - рявкнул Инглорион, задирая подбородок. - Убери свои мерзкие лапы!

Орк усмехнулся.

- У тебя губы синие, - сказал он спокойно. - Лето кончается, холодает. Скоро вечер. Ты заболеешь, если будешь так долго в воде торчать. Одевайся.

И вдруг, как-то рывком, Инглорион ощутил, насколько замерз. Его мелко затрясло, он начал торопливо натягивать одежду, не умея быстро напялить ее на мокрое тело, путался в рукавах, путался в штанинах, озноб пришел такой, что зубы лязгали. Рванул свежий ветер, хлестнув наотмашь, как ледяным хлыстом, до острой боли.

Инглорион беспомощно оглянулся. Паук загородил его от ветра спиной, и стало чуть теплее. Эльф присел на корточки, обнимая себя руками, тщетно пытаясь унять дрожь - и тут орк уселся рядом, обхватил эльфа лапами и прижал его спину к своей груди.