Владимир Храмцов - Энио, или Чертовски невероятные приключения ролевиков в городе Ру

— Голубой маг, что ли? Исключено!

— Ладно, пусть будет. Для экзотики.

— Ух ты, черт на колокольне, — в который раз чертыхнулся Гриша, — дорога, шеф! И откуда здесь дорога?

Гроссмейстер оторвался от списка приглашенных, и его взгляд в кои веки выразил удивление: впереди действительно виднелось гладкое асфальтовое шоссе.

— Не нравятся мне такие сюрпризы, — тихо произнес он.

Когда лимузин выехал на асфальт, шеф велел остановиться и вышел из машины. Он достал из футляра бриаровую трубку и закурил.

— Давай пройдемся, — сказал шеф водителю и направился в лесную чащу. Гриша недоуменно хмыкнул и последовал за ним. Они вышли на возвышенность над правым берегом реки, а в долине на левом берегу перед ними раскинулся небольшой город.

— Ру, — констатировал Гриша, — как хорошо его отсюда видно!

— Да уж, слишком хорошо. И это ужасно, — молвил шеф. Он видел совершенно не ту, что Гриша, картину: не десятки производственных труб, не урбанистический пейзаж, уродливо въевшийся в край горизонта, но столб яркого света, в котором сиял сказочно красивый светлый град.

— Поехали уже, Адер Иванович, так хочется выспаться перед завтрашним праздником, — запричитал водитель, — такое впечатление, что вы Ру впервые видите.

— Да, Гриша, таким я его вижу впервые.

— Хм, город как город.

— Ты видишь настоящее. А я — будущее!.. Ладно, едем.

Милка нехотя шла в направлении церкви, а дедушка, подгоняя её, неустанно ворчал:

— Вот ты неразумная, у тебя, сколько травы дома, а?

Корова глянула на деда искоса и угрюмо промычала.

— Не надо мне рассказывать, — продолжал старик, — трава там точно такая же.

Милка виновато опустила глаза. Дедушка вздохнул и покачал головой:

— Скучно тебе со мной. Понимаю… Ладно, договорились: вернемся домой, мы хмурь твою излечим… Эй, что опять стряслось?

Корова остановилась посреди дороги и простодушно замычала.

— Ну что, хочешь мне помочь? — старик не знал, что уж и говорить. — Сам справлюсь. Хватит меня уговаривать, ступай в храм!

Но Милка не слушалась. Из-за поворота показался лимузин Барабаса, и старик сжал грабли в руках с такой решительностью, будто то был не инструмент для обработки почвы, но боевое оружие.

Гриша без стеснения давил на педаль газа, сидя вполоборота к шефу, и темпераментно витийствовал:

— Как интересно вы придумали: террикон, — он обеими руками очертил в воздухе соответствующую фигуру, — и я с бубном: так-так-так, тук-тук-тук, так-та…

— Какой ты талантливый, Гриша! Воображение, как у Пикассо, машину водишь, как Шумахер, — гроссмейстер подмигнул обоими глазами и добавил, — тебе бы еще чуток ума, танк вместо лимузина и тряпку красную, как у тореадора…

Гриша наконец-то опомнился и схватился за руль, но педаль тормоза вдавилась в пол без его участия. Автомобиль замер в нескольких сантиметрах от старика, нацелившего свои боевые грабли в лобовое стекло, прямо на водителя. Гриша выскочил из машины.

— Ах ты, старичишка хренов! — заорал он, задыхаясь от злости, — годы в тягость? Жить надоело?

Гриша вцепился в стариковы грабли, но дедушка и с места не сдвинулся. Гроссмейстер, глядя на все это, подпалил трубку, взял свою трость и неспешно вышел из машины.

— Ты не понимаешь, с кем ты связался, дед, и даже представить себе не можешь, что я с тобой сейчас сделаю, — не унимался Григорий. И вдруг, он резко смолк и опустил руки, потеряв всякий интерес и к старику, и к его граблям.

— А ну, извинись! — приказал шеф.

— Покорнейше прошу прощения, каюсь в содеянном, впредь такого не повторится, — протараторил водитель.

— Ладно, иди в машину и сиди смирно. Позже поговорим, — сказал гроссмейстер.

— Ага. Только ухо отпустите, Адер Иванович.

— Ах, ухо! Конечно-конечно, друг мой грешный, если великий Атиша тебя прощает…

— Да пусть идет, он же покаялся, — сказал дедушка, и гроссмейстер нехотя разжал пальцы.

— Пока-а-ялся… — перекривил Гриша старика, потирая раскрасневшееся ухо, и побрел в машину.

— Ну, здравствуй, Атиша! — сказал гроссмейстер.

— Здравствуй, Барабас. Что это за имя ты себе придумал: Адер Иванович?

Гроссмейстер махнул рукой:

— Земная жизнь вынуждает пиариться. Я ж теперь народный депутат.

— Вот ты лукавый!

— А как иначе, старик, как иначе?

Милка уже была не такой строптивой, как прежде, и послушно шла к паперти. Атиша и Барабас следовали за ней.

— Забавный у тебя друг, — молвил Атиша, — такие слова знает: «каюсь в содеянном».

Гроссмейстер рассмеялся.

— Я его заставил текст извинения выучить наизусть… Этот австралопитек тебя чуть по асфальту не размазал, а ты говоришь: забавный.

— В любом человеке есть светлое начало, которое можно разжечь добрым отношением и любовью.

— В этом не разожжешь: Гриша только наполовину человек, а наполовину — инкуб [1] Инкуб и суккуба — (миф., от лат. incubare, «возлежать сверху» и succubare, «подстилка») распутные демон и демоница. . Таких как он тысячи, а скоро будут миллионы.

— Именно об этом я и пришел с тобой поговорить.

— О, я уже догадываюсь, демиург горнего мира, сейчас ты начнешь нравоучительствовать. Нет?

Старик покачал головой:

— Не угадал. Сделку хочу тебе предложить, демиург нижних слоев.

— О, сделки я люблю!..

Гриша и Полина Сергеевна наблюдали эту картину из салона лимузина. Милка подошла к церковным воротам, те сами по себе раскрылись, дав простор вырвавшемуся изнутри свету, корова зашла внутрь храма, Атиша и Барабас последовали за ней.

— Хорошо, что я его не ударил, — почесал лысину водитель лимузина.

— Да уж, Григорий, меня иногда настолько поражает ваша глупая несдержанность.

— Ну… Импульсивный я, что тут поделаешь, — вздохнул полуинкуб.

Мощные двери храма затворились. Свет исчез. Угрюмый лес медленно погрузился в сумерки.

— Вот это да! — наигранно воскликнул гроссмейстер и как бы замер у закрывшихся за его спиной храмовых ворот, — меня нелегко удивить, но ты этого добился, старик.

— Ты же знаешь, Барабас, что стариком я становлюсь только в мире людей, да и то не сразу.

— Да я не в том смысле, я же по-дружески, Атиша!

Перед демиургами от края до края горизонта простирался луг, сплошь поросший высокой сочной травой.

— Это Милкин рай, — пояснил Атиша.

— А где твоя хижина? Или ты в землянке живешь?

— Это не земля.

— Ах, ну да, значит, в небесянке.

— Что-то вроде того.

Атиша глянул на Барабаса по-детски лукаво. Грабли в его руках в ту же секунду превратились в посох, увенчанный золотистым бутоном в тысячу лепестков. Светлый демиург трижды ударил им о небесную твердь, которую Барабас посмел назвать землей; цветок засиял изнутри, лепестки его раскрылись; из торца посоха вырвался тонкий луч света, которым Атиша нарисовал на небе то ли иероглиф «аум», то ли просто цифру «3» (начертание быстро таяло и гроссмейстер с трудом мог его рассмотреть), и через несколько мгновений к ним сверху медленно опустился замок-дворец с двенадцатью башнями и широким куполом посредине, венчавшим шестнадцатиярусную пагоду [2] Пагода — «башня сокровищ», буддийское или индуистское сооружение культового характера. Здесь — многоярусная башня в форме усеченного конуса. .