Серж Брюссоло - По образу дракона

Да, им сочувствовали, им воздавали честь, но при первых признаках дождя их без всякой жалости забрасывали в пустыню.

Воздух внутри резинового шлема казался обжигающим. Нат вдохнул полной грудью, стараясь избавиться от горечи, которая раздражала горло. Жара усилилась, и доспехи теперь плотно сдавливали тело, как горячая припарка. Кираса обвисла складками, одарив молодого человека весьма непривлекательным пузом. Про себя Нат решил, что как только окажется за дюнами, то в первую очередь сбросит защитный костюм и засунет его в седельную сумку.

Рацца шел вдоль ряда коленопреклоненных рыцарей, поверх шлема осеняя каждого ритуальным благословлением. Нат попытался припомнить имена своих товарищей. Тоб, Акарис, Ульм… Хотя зачем? Через час он останется один, или почти один, лишь вдалеке будет виднеться скала, а племя солнцепоклонников исчезнет как мираж в мареве раскаленного воздуха. Только Боа, служанка-грум, будет трястись позади на вьючной лошади, голая, зажатая между тюками. Вот тогда уж точно, страница будет перевернута…

Внезапно жрец остановился около него. Перед опущенным взором Ната возникли его поножи, расслоившиеся и пошедшие складками, и сгибы наколенников, также угрожавшие растрескаться в недалеком будущем. Нат горько улыбнулся, подумав, какую жалкую силу они собой представляют — нелепая кучка всадников в дырявых панцирях. Сколько еще они могли бы поддерживать иллюзию? Но затем ему вдруг стало стыдно за столь кощунственные мысли, и он дал зарок наложить на себя наказание. Сегодня же вечером он велит Боа открыть наудачу книгу покаяний и объявить ему первую епитимью, которая попадется ей на глаза.

Словно угадав его мысли, Рацца задержался возле него. Рука старейшины в черной эластичной перчатке легла на шлем Ната.

— Ты самый лучший из них, Нат, — тихо сказал жрец. — Не забудь об этом, когда придет момент. Сделай свой выбор и убей. Это то, чему тебя учили. Глаза и уши да не подведут тебя, а голос твой пропоет боевую песню. Это все. И не забывай: в образе дракона заключена смерть.

Затем длинная тень старейшины отодвинулась на несколько шагов назад. Жрец поднял руки к небу. Лошади, которых удерживали девушки-грумы, испуганно заржали и нервно заметались по загону, взрывая песок. Нат попытался различить в этой разноголосице крик Кари, своего рыжего жеребца, и с неким удовлетворением подумал, что уж кто-кто, а его Боа знает, как обращаться с лошадьми. Раз она держит в руках поводья, то наверняка Кари даже гривой не тряхнул, успокоенный ее присутствием. Вслед за мыслями о рабыне, перед глазами возник ее образ: плоское лицо, маленький, почти отсутствующий нос, глаза-щелки. Длинные черные волосы с торчащими вихрами спадают до зада, маленького и крепкого. Очень темная кожа и — как у всех ее сородичей-гидрофагов — огромные груди, словно бы отнятые у антилопы и в шутку приделанные к ее мелкому телу. Нат уже знал, что Боа станет в его поисках настоящим козырем. Истинным козырем.

— Час расставания пробил! — внезапно провозгласил Рацца. — Ваша миссия начинается. Летите, как свет, разрушайте, как пожар. Помните, что вы — дети пламени. В вас заключена ярость людей солнца, людей зноя, людей лета. С этого мгновения вы становитесь рыцарями огня. По коням!

Грумы подвели лошадей, чьи вертикальные зрачки сузились до предела под натиском ослепительного света. Как Нат и думал, его Кари был единственным, кто не кинулся рыхлить землю: его копыта остались глянцевыми. Нат вскочил в седло, ощутил шелковистую гриву коня и запах его пота. Едва просунув ноги в стремена, Нат приказал себе смотреть только вперед, приковать взгляд к линии горизонта, вернее, к той области, где земля и небо сливаются в одну густую пелену.

Отдав последние наставления, которые Нат уже не слушал, Рацца торжественно хлестнул каждого коня по крупу. Вновь раздалось ржание, и кони ринулись бешеным галопом, оставляя позади себя вихри песка.

Через десять минут этой отчаянной скачки Нат сверился с компасом, вделанным в луку седла, и заставил Кари направить свой бег точно в нужную сторону. Боа уже отставала на несколько корпусов. Неудивительно: с вьючной лошадью, несущей на себе столь ценный груз в обтянутых тонкой кожей ящиках, нельзя обращаться иначе как очень бережно.

Север… Вот они и начали свой путь на север, навстречу дождям, крохотные рыцари ничтожной армии, идущие в атаку на черные тучи, на горы клубящейся влаги, откуда вскоре прольется их смерть.

«Вы — герои нашего народа, людей солнца, — не раз говорил им Рацца, великий мастер поиска. — Вы герои неравной битвы, заранее обреченной на поражение, но каждая рана, нанесенная врагу, означает для нас одну спасенную жизнь…»

Нат спустился с гребня дюны. Отсюда он по крайней мере больше не мог видеть скалу. Нат натянул удила, чтобы дать время Боа догнать его. Она была немой, как и все рабы-гидрофаги, которым, перед тем как взять их в услужение, отрезали язык, чтобы между хозяином и слугой не установилось никакой привязанности. Однако здесь, среди пустыни, присутствие этого существа неожиданно стало важным.

Нат покосился на нее. На ее тщедушном теле с выпирающими костями огромные груди выглядели каким-то уродством. От неровной трусцы ее лошадки эти объемистые железы соударялись, и Нат отчетливо слышал слюдяной шелест наполняющих их кристаллов. На мгновение ему стало тревожно.

— Ты все еще сухая? Уверена? — крикнул он.

Боа утвердительно кивнула и, бросив поводья, охватила ладонями свои соски и прижала их друг к другу, после чего нарочитой улыбкой дала понять, что ей совсем не больно, а значит, в ее груди нет сейчас ни капли жидкости. Это успокоило Ната, и он сосредоточил свое внимание на дороге.

Неписаный устав странствий требовал от рыцаря посвящать долгие часы своего безмолвного пути подведению итогов собственной короткой жизни, дабы явиться в иной мир в полном согласии с самим собой. Но с течением лет возраст искателей снижался, и на подведение итогов требовалось все меньше времени. Да и к какому заключению мог бы прийти Нат? Он ничего не знал, кроме наставлений Раццы, закопченных от дыма пещер для ритуалов, испытательных состязаний, отрешения. Нет, у него не было никаких подлинных воспоминаний. Но, возможно, это к лучшему: ему не о чем будет жалеть в решительный момент. Здесь Нат прикусил язык. Подобные мысли недостойны искателя. Он должен быть преисполнен ликования, ведь ему предстоит такое великое дело; он должен раздуваться от гордости, он… Все так, но его сердце словно окаменело. Нат убеждал себя: это лишь ступор из-за отъезда, временное оцепенение оттого, что все вдруг так круто изменилось.

Но внушение не помогало. Он вспомнил о своем намерении подвергнуть себя наказанию. Непременно, сегодня же вечером он исполнит свое решение! Хорошая епитимья, выбор которой он предоставит случаю… и рукам Боа.