Энн Райс - Талтос

— Томми, колокол звонит!

Марклин сел, расправил как смог одежду. И сполз с кровати.

И тряхнул Томми за плечо.

На мгновение у Томми возник тот недоуменный и раздраженный взгляд едва проснувшегося человека, но тут же к нему вернулся здравый смысл.

— Да, колокол, — спокойно произнес он. И провел ладонями по растрепанным рыжим волосам. — Наконец-то колокол.

Они умылись по очереди. Марклин взял бумажную салфетку, выдавил на нее немного зубной пасты Томми и кое-как почистил зубы. Ему нужно было побриться, но времени на это не оставалось. Они отправятся в Риджентс-парк, соберут вещи и улетят в Америку первым же рейсом.

— Отпуск, черт побери, — сказал вдруг Марклин. — Я хочу уехать, просто уехать. Я даже к себе не хочу возвращаться за вещами. Я готов сбежать отсюда немедленно. К черту эту церемонию!

— Не будь дураком, — пробормотал Томми. — Мы скажем там все, что должны сказать. И узнаем все, что можем узнать. А потом исчезнем в наиболее подходящий и наименее подозрительный момент.

Черт бы его побрал…

В дверь постучали.

— Уже идем! — откликнулся Томми, слегка вскинув брови.

Он старательно поправил твидовый пиджак. И все равно выглядел неопрятным и разгоряченным.

Собственный шерстяной джемпер Марклина был ужасно помят. И он потерял галстук. Ну, рубашка под джемпером выглядит вполне прилично. По крайней мере, должна так выглядеть. А галстук, наверное, остался в машине. Марклин снял его, когда уезжал в первый раз. Ему не следовало, вообще не следовало возвращаться.

— Три минуты, — произнес голос за дверью.

Кто-то из стариков. В этом местечке от них не продохнуть.

— Знаешь, — сказал Марклин, — мне все это казалось невыносимым даже тогда, когда я считал себя преданным послушником. А теперь я просто в бешенстве. Когда тебя будят в четыре утра… Ох, вообще-то, уже пять… для какой-то похоронной службы… Это так же глупо, как все те современные друиды, что одеваются в простыни, тащатся к Стоунхенджу в день летнего солнцестояния или куда там еще… Я бы предложил тебе самому сказать там все, что нужно. Я могу подождать в машине.

— Черта с два ты подождешь, — заявил Томми.

Он несколько раз провел по волосам расческой. Безрезультатно.

Они вышли из комнаты вместе, и Томми остановился, чтобы запереть дверь. В коридоре было холодно, иначе и быть не могло.

— Ты можешь делать, что тебе вздумается, — сказал Марклин, — но я на этот этаж больше не вернусь. А все, что я оставлю, они сами найдут в моей комнате.

— Это было бы абсолютной глупостью. Ты соберешь вещи, как если бы уезжал совершенно обычным образом. Почему нет, черт побери?

— Говорю же тебе, я не могу здесь оставаться!

— А что, если ты проглядел в своей комнате что-нибудь такое, что может пролить свет на все дело?

— Ничего подобного там нет. Я знаю.

В коридорах и на лестницах было пусто. Наверное, они последними из послушников услышали колокол.

Негромкий гул голосов доносился с первого этажа. Когда они дошли до конца лестницы, Марклин увидел, что дело обстоит даже хуже, чем он мог вообразить.

Стоило посмотреть хотя бы на горевшие кругом свечи… И все, абсолютно все были одеты в черное! Все электрическое освещение было выключено. Тошнотворно теплый воздух окружал их. Огонь пылал в обоих каминах. Святые небеса! И они еще и затянули все окна в доме черным крепом!

— Ну, это уж слишком, — прошептал Томми. — Почему нам никто не сказал, что нужно переодеться?

— Меня сейчас стошнит, — пробормотал Марклин. — Слушай, я отвожу на все пять минут.

— Не будь дураком, — ответил Томми. — А где послушники? Я везде только стариков вижу, одних стариков.

Стариков, наверное, были сотни. Они собирались в небольшие группы или стояли поодиночке у темных дубовых стенных панелей. Седые волосы повсюду. Наверняка и молодые члены ордена тоже были где-то здесь.

— Идем, — шепнул Томми, хватая Марклина за руку, и потащил его в зал.

Банкетный стол был накрыт для роскошного ужина.

— Боже мой, да это настоящий чертов пир! — сказал Марклин.

Ему противно было даже смотреть на все это: жареная баранина и говядина, огромные блюда с горячим картофелем, стопки сверкающих тарелок и груды серебряных вилок…

— Да они и вправду едят, на самом деле едят! — шепнул он на ухо Томми.

Длинная очередь пожилых мужчин и женщин медленно наполняла свои тарелки. Джоан Кросс в своем инвалидном кресле тоже была там. Джоан плакала. И еще здесь был внушительный Тимоти Холлингшед, на чьем лице, как обычно, отражались все его бесчисленные титулы, — надменный ублюдок без единого пенни за душой.

Сквозь толпу прошла Элвера с графином красного вина. Бокалы стояли на буфете. «А вот от этого и я бы не отказался, — подумал Марклин, — я бы не отказался от этого вина».

Он тут же представил, как наконец вырвется на свободу, представил себя в самолете, летящем в Америку, расслабленным, сбросившим ботинки. Стюардесса будет предлагать ему напитки и вкусную еду… И это было вопросом нескольких часов.

Колокол все не умолкал. Сколько еще он будет бить? Несколько человек рядом с Марклином говорили по-итальянски. Были здесь и старые ворчливые британцы, друзья Эрона, в основном отошедшие от дел. И еще тут была какая-то молодая женщина — ну, по крайней мере, она казалась молодой. Черные волосы и сильно подкрашенные глаза. Да, если присмотреться, становилось ясно: здесь были старшие члены ордена, а не просто древние развалины. Вон там Брайан Холловей из Амстердама. А там — анемичные близнецы с выпученными глазами, работавшие в Риме.

Никто ни на кого не смотрел, хотя люди разговаривали друг с другом. И атмосфера была торжественной, но вполне компанейской. Отовсюду доносился шепоток: Эрон то, Эрон это… Всегда любил Эрона… Всегда восхищался Эроном… Казалось, они совершенно забыли о Маркусе, да и правильно бы сделали, подумал Марклин, если бы знали, как дешево его можно было купить.

— Вина, джентльмены, прошу, — негромко сказала Элвера.

Она показала на длинные ряды хрустальных бокалов. Старомодные фужеры на высоких ножках. И старомодное убранство. Посмотреть только на эти антикварные серебряные вилки с глубокой гравировкой… На старые тарелки и блюда, извлеченные, наверное, из какого-нибудь подвала, чтобы нагрузить их мягкими ирисками и печеньем с глазурью…

— Нет, спасибо, — напряженно ответил Томми. — Не могу есть, когда приходится держать в руках тарелку и бокал.

Сквозь низкий гул тихих голосов прорвался чей-то смех. Чей-то голос зазвучал громче других… Джоан Кросс сидела одна посреди толпы, опустив голову на ладони.

— Но кого мы оплакиваем? — шепотом спросил Марклин. — Маркуса или Эрона?

Ему просто необходимо было хоть что-то сказать. Свечи раздражающе мигали, вокруг плыла тьма. Он моргнул. Он всегда любил запах чистого воска, но это было уже слишком.