Елизавета Дворецкая - Солнце Велеса

Стиснув челюсти, чтобы зубы не стучали, Лютава постаралась твердо встретить его взгляд. Тем не менее он хорошо понимал, что творится у нее в душе: ведь уже двенадцать лет он в этот самый день провожал в подземелье свою жену. Эти общие чувства роднили в его глазах двух жен, прежнюю и будущую, и он уже перенес на Лютаву часть своей любви к ее предшественнице. Не зная, что еще добавить, как ее подбодрить, Бранемер наклонился и поцеловал ее; Лютава почти не ощутила поцелуя, но была ему благодарна за сочувствие.

Но вот он выпустил ее руки и отступил. Лютава повернулась лицом к мосту; чудовище в шкурах шагнуло ей навстречу. Она сделала несколько шагов по старым плахам, потом повернулась и кинулась прочь, будто пытаясь убежать. Народ у ручья закричал, словно норовя в этом отчаянном вопле передать ей свою силу, помочь спастись. Это повторялось каждый год, и всякий раз люди в безотчетном детском порыве надеялись, что богиня сохранит свободу, и тогда зима не придет, не настанет пора тьмы и холода… Но серые волки с воем кинулись следом, выскочили из-под моста, отрезали путь, окружили, погнали, будто овечку; один из самых крупных схватил девушку в охапку, поднял, перекинул через плечо, уволок назад на мост, а там передал рогатому чудищу. Страж моста отдал волкам свой посох, набросил на пленницу покрывало, взял на руки и понес через мост. Волки радостно завыли, а народ разразился горестным плачем. Все было кончено, солнце лета закатилось почти на полгода, Ладой завладела тьма…

Лютава не видела, куда ее несут, но знала, что путь лежит не в само святилище, а на дальнюю сторону вала. Там было выстроено Подземье – сруб, углубленный на три локтя и целиком покрытый землей, так что со стороны он напоминал холмик с низкой дверью. Здесь же был устроен загон, где летом содержался медведь, и такая же присыпанная яма-логово, где он укладывался на зиму спать. Это все было огорожено крепким тыном и называлось Берлогой. Причем логово зверя имело еще свою ограду, чтобы осенние, зимние и весенние празднества не потревожили медведя и он не наделал бед.

Хозяином и хранителем Берлоги был Добровед. Заперев своего косматого подопечного, он, тоже в обрядовых шкурах и личине, ждал перед дверью Подземья. Вот он распахнул ее перед Яроведом с его добычей; согнувшись, тот осторожно спустился по ступеням с девушкой на руках, прошел через сени. Внутри изба мало чем отличалась от обычной, так же освещалась двумя волоковыми оконцами почти под кровлей. Здесь уже протопили печь, поэтому было довольно тепло.

Яровед отнес девушку на лежанку за печью, осторожно опустил и снял покрывало. Лютава подняла глаза и огляделась, но мало что разобрала в полутьме.

– Вот. – Рогатое чудище подало ей серебряную чашу с темным отваром; по запаху Лютава тут же узнала сон-траву. – Выпей, богиня. Дорога твоя окончена, господин наш Велес сам придет за тобой.

Было это сказано так торжественно и так просто – будто веление самой судьбы, которого не отвратить. Лютава послушно взяла чашу и стала пить. Было чувство, что от этого напитка ей предстоит умереть; она знала, что это не так, но проснется она уже не той, которой засыпала. Проснется… весной… вместе с солнцем…

бормотал Яровед, обходя кругом ее лежанки – противосолонь.

Вот он забрал опустевшую чашу. Лютава легла, чувствуя во всем теле величайшее облегчение, наслаждение этим покоем, будто ее и правда ничто не потревожит все долгие пять месяцев зимы. Наконец-то она сможет отдохнуть – от всего, что случилось за это лето, от всех трудов и тревог своей жизни. И проснется обновленная, как земля…

Яровед накрыл ее медвежьей шкурой, будто зимней тучей. Она сложила руки, чувствуя на пальце колечко, сплетенное из корней брусничного куста; такое детское, оно почему-то было ей дорого. Лютава глубоко вздохнула и закрыла глаза. Ее чудовищный похититель вышел, уступая место другому, истинному хозяину этого дома. Все стихло. Она осталась одна во тьме Подземья: еще не богиня, но уже и не человек.

Лютава не успела даже заснуть: она еще чувствовала, как лежит на ложе богини Лады, чувствовала свои руки и шкуру, которой была укрыта. Но сквозь эти ощущения Яви, как из-под воды, вдруг ясно проглянула Навь. «Пришла, пришла, пришла!» – закричали десятки звонких голосов, рождающихся прямо в голове между левым ухом и маковкой, где живет душа.

– Ну, что, садись, поехали, – сказал низкий, медленный голос, которому будто бы тяжело и непривычно было выговаривать слова.

И Лютава увидела его – крупного черного волка с багряными глазами. На левой стороне морды был заметен старый шрам, а один зуб спереди сверху оказался обломан. Он обернулся, подставляя ей спину. Она села, крепко вцепилась в черную густую шерсть и только после этого спросила:

– Куда мы пойдем?

– Бел-горюч камень искать. Раз уж так вышло, что без этого тебе за Бранемера идти придется…

– Но ты не хочешь, чтобы я шла за Бранемера?

– Нет. Он не из моих внуков.

Все стало понятно. Если Бранемер не состоит в числе потомков Радомира – а потомков этих за двести лет должно было появиться великое множество и в самых разных землях, – то его дух никак не может возродиться в сыне Бранемера.

– А ты знаешь, где этот камень искать?

– Где-то здесь, возле Ладиной горы. От его предков начнем.

И черный волк прыгнул вперед. Они неслись над берегом реки, очень похожей на Десну, только текла она вспять. Берега ее были густо населены: Лютава везде видела огромные избы, украшенные богатой резьбой, – высоченные многогранные срубы, в каждом из которых мог бы жить сразу целый род, а то и целое племя. Коньки крыш были украшенные звериными головами – оленьими, медвежьими, конскими, волчьими, птичьими. Над дверями были особые навесы на толстых резных столбах. Большущие окна – хоть человек полезет – тоже были окружены резными, ярко раскрашенными косяками. К иным дверям приходилось подниматься по ступеням, и сами двери украшались яркими, крупными знаками солнца и плодородия.

Захватывало дух при виде столь огромных сооружений – один дом как целый город на холме! Большущие, как склон горы, скаты крыш сияли золотом и серебром. Такие же огромные были и ворота на столбах – красных, желтых, синих, исписанных всевозможными узорами. Кое-где между домами стояли высокие, будто целое дерево, резные же изображения людей – то воин с копьем и мечом, то женщина с венком из колосьев – и так похожие на живых, что казалось, они вот-вот сойдут с места! И люди здешние были под стать своему жилью: все рослые, молодые – красивые, как в песне, а старики – величественные, с длинными седыми бородами. И все одеты ярко, богато, в белое, красное, синее.