Лев Гроссман - Волшебники

Хотя это выпускной вечер, в конце концов, и они уже не студенты. Они взрослые и пьют на равной ноге со своим учителем, глухой ночью, в подземелье. Квентин сделал глоток и передал дальше.

Декан зажег другие свечи в разномастных медных канделябрах, образовав внутри круга выпускников другой, световой. Глубина люка не превышала пятидесяти ярдов, но чувство было такое, словно они ушли под землю на целую милю. Погребенные заживо, забытые всеми.

— Если вам интересно, зачем мы здесь, — сказал Фогг, — то я попросту вывел вас за пределы защитных чар. Этот кордон простирается от Дома во всех направлениях, и медная дверца наверху — одна из его ворот.

Тьма глотала его слова по мере произношения.

— Немного тревожно, правда? Зато уместно: ведь вы, в отличие от меня, проведете здесь всю свою жизнь. Выпускников обычно приводят сюда, чтобы рассказать им ужастик о большом мире, но в вашем случае это вряд ли необходимо. Ваш курс стал очевидцем того, какой разрушительной силой обладают некоторые порождения мира магии. Не думаю, что в дальнейшем вам встретится нечто столь же ужасное, но помните: то, что случилось в день Врага, может случиться вновь. Все, кто тогда присутствовал в аудитории, всегда будут носить на себе метку Врага. Вы не забудете о нем никогда, и он, будьте уверены, тоже вас не забудет. Простите за эту лекцию, но шанса прочитать ее вам мне больше не подвернется.

Декана слушали уже не стоя, а сидя. Добродушное, чисто выбритое лицо Фогга плавало напротив Квентина, как неземное видение. Обе бутылки дошли до Квентина одновременно; он хлебнул из каждой и передал дальше.

— Иногда я спрашиваю себя, следовало ли человеку открывать магию, — продолжал Фогг. — Она слишком хороша для него. Если жизнь чему-то и учит, так это тому, что одними желаниями ничего не добьешься, что мысли и слова ровно ничего не меняют. Реальность — вещь неуступчивая, ей все равно, что мы думаем, чувствуем и говорим по ее поводу. Взрослые сознают это и живут, как велит она, но дети думают по-другому. «Волшебным мышлением» назвал это Фрейд. Начав мыслить иначе, мы перестаем быть детьми. Раздельное существование слова и материи есть основной факт, на котором зиждется жизнь большинства взрослых. Только магия способна разрушить границу между тем и другим; одно перетекает в другое, и язык начинает влиять на тот самый мир, который описывает.

Иногда мне кажется, что мы нащупали дефект в системе. А вам? Короткое замыкание, погрешность, обратную петлю. Не лучше ли отречься от знаний, которые дает магия? Скажите мне: может ли человек, способный произнести заклинание, стать по-настоящему взрослым?

Все молчали. Какого черта? Поздновато вести такой диспут с людьми, которые магическое образование уже завершили.

— У меня на этот счет есть теория, которую я хотел бы сейчас огласить. Что именно, по вашему мнению, делает вас магами? — Фоггу опять-таки никто не ответил, но он, не смущаясь, кидал свои риторические вопросы один за другим: — Ум? Доблесть? Какая-то особенность, выделяющая вас среди прочих? Очень возможно, но вот что скажу вам я: магами становятся только несчастные люди. Сила мага в его способности ощущать боль. Он чувствует разницу между реально существующим миром и тем, какой он создал бы сам. Что, по-вашему, за штука гнездится у вас в груди? Маг потому и маг, что страдает больше других.

Большинство людей носят свою боль в себе и расправляются с ней разными способами — пока она сама не расправится с ними. Но вы, друзья мои, нашли способ использовать эту боль. Сжигать ее как топливо, получая тепло и свет. Вы научились ломать мир, пытавшийся сломать вас.

Огоньки свечей мерцали на сводчатом потолке — Квентин смотрел на них, как на звезды чужой планеты. Кто-то откашлялся.

— Если вам этого мало, — продолжал Фогг, — сегодня вы все получите страховой полис. Каждый выйдет отсюда с татуировкой в виде пятиконечной звезды на спине. Она очень мило смотрится и к тому же служит тюрьмой мелкому, но весьма злобному бесу — какодемону. Шкура у этих бесенят как железная; лично я думаю, что они и впрямь сделаны из железа. Я назову каждому пароль, освобождающий демона. Если произнести это слово, он выскочит и будет драться за вас, пока не умрет — или пока не умрет ваш обидчик.

Фогг хлопнул себя по коленям с таким видом, будто пообещал выдать каждому годовой запас канцелярских принадлежностей с эмблемой Брекбиллса. Джорджия нерешительно подняла руку.

— Это обязательно? Думаю, не меня одну беспокоит, что у нас на коже поселятся злобные демоны.

— Если вас это беспокоит, Джорджия, надо было идти в косметологи. Не волнуйтесь: когда вы освободите его, он, если можно так выразиться, будет чертовски вам благодарен. Но его хватает только на один бой, так что момент выбирайте правильно. Это, кстати, еще одна причина, по которой мы здесь. Внутри защитного кордона какодемона нельзя вызвать. Для того же мы и бурбон пили: будет дьявольски больно. Ну, кто первый? Может быть, по алфавиту?

В десять часов утра в самой большой и красивой аудитории состоялась официальная церемония. Выпускники имели крайне несчастный вид и демонстрировали все симптомы похмелья. Это была одна из редких оказий, когда в кампус допускались родители, поэтому всякие проявления магии и упоминания о ней запрещались. Боль от татуировки мучила чуть ли не сильнее похмелья. Квентину казалось, что на спине у него кишат кусачие насекомые, которым встретился какой-то особый деликатес. Мать с отцом сидели в десяти рядах позади него, что он тоже чувствовал очень остро.

О минувшей ночи у него остались путаные воспоминания. Декан вызывал демонов сам, начертив мелом концентрические круги на полу. Работал он быстро, уверенно, сразу двумя руками. Парни поснимали блейзеры и рубашки, девочки тоже обнажились до пояса. Скромницы прикрывали грудь скомканными одежками, смелые ничего такого не делали.

В полутьме Квентин не разбирал, что за тонкий мерцающий инструмент Фогг держит в руке. Рисунки, которые декан делал на коже, казались живыми, объемными. Боль была дикая, точно Фогг сдирал со спины кожу и посыпал рану солью, но страх перед вселением демона даже ее заглушал. Закончив с татуировками, Фогг сложил в центре меловых колец горку горящих углей. В жарком влажном воздухе пахло кровью, дымом, потом и оргией. Назвав первую по алфавиту девушку, Элсоп Гретхен, декан надел железную рукавицу, порылся в углях и что-то поймал там.

Лицо Фогга, подсвеченное красным заревом снизу, показалось Квентину — возможно, под влиянием алкоголя — пьяным, жестоким, начисто лишенным обычного благодушия. Вытащив из углей злющего раскаленного демона величиной с небольшую собаку, он вдавил его в стройную спину Гретхен и подправил торчащую дрыгающуюся конечность. Гретхен вся напряглась, точно на нее вылили ведро ледяной воды, но тут же расслабилась и с любопытством посмотрела себе за плечо, открыв на миг маленькие, с бледными сосками груди. Квентин, когда подошла его очередь, тоже ничего не почувствовал.