Лев Гроссман - Волшебники

Оба были неразговорчивы. Бамс, узнав, что его подопечные — маги, проявил некоторый интерес, но общего языка с ним найти так и не удалось: он владел исключительно боевыми искусствами и почти ничего не знал о других видах магии.

Он, как показалось Квентину, не хотел делиться секретами своего ремесла и только об одном говорил откровенно.

— Сам шил, — сообщил он застенчиво, откинув плащ и показав Квентину куртку с рядами кармашков. — Там у меня травы разные, порошки — все, что в поле может понадобиться. Если для чар нужно что-то материальное, то вот! — Сделав ряд отработанных бросков щепотью, он снова замолк и погрузился в свои мрачные думы. У него была волшебная палочка, которых в Брекбиллсе почти никто не имел — там их стеснялись, как лишнего велосипедного колесика или лечения у сексолога.

Чур, более открытая, труднее поддавалась разгадке. Магии она не знала совсем и оружия как будто бы не носила, но мускулом этой пары явно была она. Насколько Квентин понял, она владела боевой техникой под непереводимым названием инк-ага. Ей не полагалось носить доспехи, притрагиваться к золоту и серебру Она почти ничего не ела, а о своем искусстве говорила высоким и крайне метафорическим штилем.

Они с Бамсом были профессиональными авантюристами.

— Нас, то есть людей, теперь не так много осталось, — говорила она, не глядя на Квентина. Ее короткие крепкие ноги поглощали расстояние быстрее, чем Квентиновы ходули, выпуклые глаза обшаривали горизонт в поисках потенциальной угрозы. — Филлори дичает, лес разрастается. Каждое лето мы его вырубаем, а то и жжем, отмечаем его границу — а на другой год граница оказывается глубоко в лесной чаще. Деревья захватывают фермы, фермеры переселяются в города, но что будет, когда лес займет все Филлори?

В мои детские годы «Две луны» стояли на открытом пространстве. Животным-то все равно, им так даже лучше, — с горечью добавила Чур и умолкла.

Самое время сменить тему, подумал Квентин. Он чувствовал себя зеленым новобранцем из Дубьюка, штат Айова, которого вьетнамский ветеран удостоил беседой.

— Извините за прямоту, — сказал он, — но вам кто-нибудь платит за это? Может, мы должны заплатить?

— Успех будет нашей платой.

— Но зачем вам нужно, чтобы троны занимали жители нашего мира, совершенно вам незнакомые? Почему бы не посадить на них филлорийцев?

— Только ваши сородичи могут быть королями и королевами. Таков Закон. Так всегда было.

— Это же бессмысленно — хотя мне, заметьте, ваш Закон только на руку.

Чур скривилась. Глаза навыкате и полные губы придавали ей сходство с рыбой.

— У нас на протяжении веков только и делали, что убивали и предавали друг друга. Хуже ничего быть не может. Правление Четуинов было последним мирным периодом на нашей памяти. Вы никого здесь не знаете, ни на кого не держите зла. Не принадлежите ни к одной фракции. — В ней накопилось много горечи, очень много. — Это большая политика, Квентин. Мы дошли до того, что стали почитать невежество и безразличие лучшими чертами правителя.

Остаток дня они, продев пальцы под лямки рюкзаков, шли через волнистые холмы — то по меловым дорогам, то напрямик, распугивая сверчков. Воздух был чистый и прохладный, условия легкие, для начинающих. Шли с песнями. Вон тот бугорок, сказал Элиот, прямо-таки вопит о том, что на нем растет виноград сорта пино. Селения и другие путники им не встречались, редкие деревья и столбики отбрасывали четкую, будто выгравированную, тень. Как же тут все устроено, думал Квентин? Централизованного правительства, по всей видимости, не существует — какие же тогда обязанности у короля? Здешняя политэкономия, похоже, застыла на уровне феодальных Средних веков, но с элементами викторианской техники. Кто, например, построил ту черную карету, кто делает часы, которые в Филлори встречаются на каждом шагу? Все это, конечно, можно создать и с помощью магии, но аграрное состояние здесь явно поддерживается сознательно, как у эмишей.

В полдень они увидели одно из знаменитых затмений, которые в Филлори случаются каждый день, а также филлорийскую луну, о которой ни в одной книге не говорилось. Это была не сфера, а настоящий серебряный полумесяц; он плыл по небу, медленно вращаясь вокруг отсутствующего центра собственной тяжести.

Лагерь разбили на закате, на кочковатом лугу. Гробница Эмбера, сказал Бамс, находится в следующей долине, и рядом с ней лучше не ночевать. Они с Чур поделили между собой караулы; Пенни предложил поучаствовать, но они отказались. Поели сэндвичей с мясом, взятых еще из родного мира, и разостлали спальники на жесткой курчавой траве.

В гладком зеленом холме был проделан обыкновенный дверной проем: две стоячие каменные глыбы с третьей, положенной сверху. Между ними стояла тьма, как в туннеле метро.

Занимался рассвет. Дверь помещалась на западном склоне, и на них падала тень холма. Трава поседела от росы. Тишина была полная. Холм выписывал изумрудную синусоиду на светлеющем небе. Все, чему суждено случиться, случится здесь.

Несчастные путники, уже два дня не принимавшие душ, сбились в кучку в сотне ярдов от входа. Квентин потирал руки на утреннем холоде. Греющие чары вызвали у него лихорадку и легкую тошноту — на местные Условия у него никак не получалось настроиться. Ночью он спал плохо: усталость водила его по темным первобытным мирам, где выл ветер и первые млекопитающие, мелкие и мохнатые, пугливо прятались в высокой траве. Постоять бы подольше, посмотреть, как отражается в росе розовая заря. Все они вооружились тяжелыми охотничьими ножами, крайне грозными на Земле, здесь же явно неадекватными.

Форма холма затрагивала в Квентине какие-то глубинные воспоминания. Не его ли они с Элис и Пенни видели в том зачарованном зеркале, в той кладовке, где готовились когда-то к экзаменам? Кажется, это тот самый — но ведь все холмы похожи один на другой.

— Уточним еще разок, — сказал Элиот Бамсу и Чур. — Это Гробница Эмбера, но Эмбер не погребен здесь и вообще жив-здоров.

Он нисколько не волновался — в Брекбиллсе его Квентин таким редко видел. Он действительно уточнял, как делал бы, решая поставленную Бигби задачу или расшифровывая винную этикетку. По мере их проникновения в Филлори Квентин мандражировал все сильнее, а Элиот наоборот. Он обретал спокойствие и уверенность, что по идее должно было происходить как раз с Квентином.

— В каждом веке это место используется по-своему, — сказал Бамс. — Как рудник, крепость, сокровищница, тюрьма и гробница. Одни углубляли его, другие замуровывали то, в чем не нуждались или что хотели забыть. Такие места у нас называются Котловинами.

— Значит, вы уже бывали здесь? — спросила его Анаис. — Там, внутри?