Воронье Гнездо

— Кто!? — вопил эльф в окровавленном балахоне, придерживая простреленное плечо, — кто нас сдал!? Мы никому не раскрывали наше место!

— Где Карим!? — кричал другой, шаря глазами по сторонам, не забывая посмотреть также вверх и даже себе под ноги в приступе слепой надежды. Позади корчились раненные эльфы. Все они были в канализации.

Каждый что–то выкрикивал:

— Да ничего с Каримом не случится, нужно понять, кто стукач!

— И? Что мы с ним сделаем? Проучим? Зачем? Поздно!

— Тот, который оружие продавал! Человек! Наверняка он!

— И где его искать? Кто знает? Прикончите его! Принесите его блядскую голову!

Неприветливая, некрасивая, неуютная и вообще непригодная для жизни тюремная камера располагала к отчаяному эскапизму, которому и был всецело отдан Слава, лежа на койке, жескости которой позавидовал бы даже самый высокопрочный чугун, и пространно рефлексируя. Даже шаркаюший металлический шум открывающейся решетки и гул трех входящих сокамерников не помешал его прогулке внутри себя.

— Оп! Свежая кровь! — вскрикнул первый сокамерник, увидев Славу.

— Новенькая, тугая задница… — прикусывая губу, сказал второй — эльф.

— Ещё одна болтливая пасть. — сказал третий — тоже эльф.

Первый сокамерник подошел к ничего не заметившему Славе и поставил ему щелбан, после чего тот пришел–таки в себя, скривив лицо такое, какое бывает тогда, когда видишь в окне своей квартиры чье–то любопытное лицо, при том, что живешь на десятом этаже.

Чтобы помочь Славе определиться с эмоциями, задира громко и страшно крикнул:

— Ха!

После чего новоприбывший испуганно вторил ему, присев на кровати.

Слава с открытым ртом смотрел на существо, не вписывающееся в привычные расовые классификации: коренастый и жилистый сокамерник имел явные эльфийские черты — прямой нос, высокий лоб, острые уши, но при этом никак не хотелось верить в то, что это правда сид: лоб не так уж и высок, кончики ушей совсем не длинные, будто накладные. Однако перечисленные черты никого не волновали при встрече с Якобом, в глаза больше бросался его причудливый лицевой татуаж и огромный болт, продетый через нос.

Второй сокамерник, с женскими чертами лица аккуратно подошел "перекатами с пятки на носок" и, приветливо взглянув на новенького, сказал:

— Этот грубиян и выходец племени неотесанных выпендрежников — Яков, — говорящий эльф встретил прищуренный, недобрый взгляд самого Якова, после чего добавил, — но лучше звать его Якой, ему так больше по душе, да ведь, Яка?

— А это наш любитель пользоваться черными ходами — Амедео, — злобно вздернул губу Яка, — но мы зовем его короче — Медик. И не потому что он врач, а потому что так имя лучше освещает его сущность. Кстати, черный ход самого Медика уже давно и всеми признан парадным, так что не стесняйся, новичок.

— Зови меня Амедео, — прошептал Медик, двигаясь за уходящим к столу Якой.

Третий сокамерник никак не представился, он просто угрюмо сел за шаткий, уродливый стол, по которому были разбросаны карты. Однако, сев, он сказал пару слов:

— Я всего лишь ушел на обед, всего десять минут, и мое гнёздышко занимают уже не два, а три человека… Когда ж вы все подохнете?

— Это Гамфри, — с улыбкой сказал Амедео, — он тут дольше всех сидит.

Сам Гамфри отрешенно смотрел в стол.

— Ну, садись, — Яков выдвинул стул для Славы, — рассказывай, за что попал.

Слава робко сел к остальным, тщательно обдумывая, что сказать этим эльфам, чтобы не получить по первое число. В голову не пришло ничего лучше правды.

— Короче, я макнул эльфа.

— Пха–ха–ха! — Яков звонко засмеялся, — Макнул! Ха–ха, макнул! Бо–о–ги, где ж ты таких слов набрался? Хе–хе!

Гамфри продолжать угрюмо сидеть, Амедео же просто ухмылялся.

— Ребят, оказывается за эльфийскую жизнь теперь сажают! — продолжил Яка. — Чего у вас там в правительстве творится? Неужели им кто–то мозги вправить смог?

— Ну, за эльфов не сажают, — мялся Слава, — просто мне не повезло. И эльф умер случайно. Ну, и там еще труп человеческий нашли, не мой..Ну, чужой… Но все равно нацепили мне. Из–за него я здесь. Вот, в общем. А так мог бы штрафом отделаться…

— А, все как в старые времена. Ничего не меняется! — с улыбкой сказал Яков, прокрутив болт в носу. — Ну и сколько?

— Пять лет. — Славе все не давали покоя две мысли: почему эльфы в тюрьме, а не в трупной яме, и к какой части расового спектра относится этот Яков.

— Ага, вижу нечасто тебе приходилось с эльфами видаться, — Яков будто угадал Славины мысли, — ты не стесняйся, мы такие же, как вы. Ну, кроме Медика, он печальное исключение, больной. Если тебе полегчает, я полукровка. Эльф–человек. Батя любил необычное. Кто знает, может где–то живет мой брат–кентавр, сестра–рептилия, а то и вовсе русалка…

Амедео было открыл рот, чтобы что–то добавить, но Яков опередил его:

— Запомни: мы здесь твои единственные друзья. Охрана — садисты и крохоборцы, ребята из других камер — конкуренты. Свистнут у тебя что угодно при первом же случае, и пусть тебя не обольщает, что они твои друзья по несчастью. Сигареты — лучшее, что тебе доведется запихать себе в рот в пределах зоны. Не думай выпендриваться, таких сразу ниже плинтуса садят. И главное: бросят полотенце — не поднимай.

— Спасибо, — потерянно сказал Слава, — но один вопрос: почему вас посадили, а не убили?

— Хе–хе, ты мне нравишься, хоть что–то новое, а то уже в печенках сидит эта терпимость к эльфам.

"Терпимость к эльфам?" — подумал Слава, — "Я сплю?".

— Тут, короче, тюрьмами не государство управляет, — продолжил Яков, — какой–то мужик, ну и он говорит, что, мол, не все потеряно, что сделает из ушастых людей, и все такое, а государству не жалко — берите, нам–то что. Но на деле, мужику тому карьер просто копать надо. Как–то так.

— Ясно… — Слава решил задать безобидный, казалось бы, выпрос. — А вы за что сидите?

Все трое подняли на него ошеломленный взгляд и молча смотрели, будто ожидая, что новичок добавит: "Шутка".

Тишину прервал Амедео:

— Ты не захочешь знать, когда узнаешь, скажем прямо. Так что сменим тему.

Дородная повариха по имени Людвиг методично вываливала ложкой шматки картофелного пюре в подносы, оставляя на них исключительной правильности шарик, комочек из которго торчали редкие, но чрезвычайно питательные лоскутки картофельной кожуры, так радовавшие изо дня в день оголодавших заключенных–каторжников.

— Спасибо большое! — сказал Людвигу еще не подозревавший о своей картофельной участи новенький юрист, бюрократические трюки которого некогда очень невыгодно и невовремя вскрылись, послужив крохотной шестеренкой огромного механизма лишения свободы, который юрист успел изучить вдоль и поперек в ходе судебных приключений. Мечтая о том, как будет он сам лишать свободы людей после выхода из "треклятой клети", он развернулся и встретил охранника Вилли вместе с его громогласной и сотрясающей землю, воздух и космос репликой: