Воронье Гнездо

Совсем скоро Слава уже волок мешок, выходя из дома и следуя за настороженно оглядывающимся Ильей. Прошли к помойке в переулке, Слава прятал мешок в контейнер, а его друг стоял за углом и смотрел, не идет ли кто. Так, пока один возился на помойке, а другой глядел в безлюдный горизонт, наслаждаясь утренней свежестью, нежеланные гости нагрянули со стороны, совершенной никем не просматриваемой, произнеся вместо положенного этикетом "Доброе утро" мрачное "Руки вверх!". Пока Слава стоял в ступоре, а Илья, будучи незамеченным, убегал, запинаясь, куда глаза глядят, один жандарм снимал пистолет с предохранителя, а другой неловко доставал наручники.

— Меня заставили! — с глупым видом сказал Слава, прежде чем его пленили и опрокинули на землю.

— Так, что тут у нас… — один полицейский начал вытаскивать мешок из контейнера, но не очень успешно, — помоги–ка!

Второй подбежал и они вынули один окровавленный мешок. Слава с замершим сердцем смотрел сначала на это, а потом на то, как из помойки вынули, как кролика из шляпы, второй, похожий мешок, который он видел в первый раз. Полисмены улыбались, предвкушая награду от начальства, а несчастный Слава молился, чтобы во втором мешке были отходы с мясной лавки, или сбитая кем–то овца, даже ещё один нарезной эльф был бы не так плох, (с точки зрения закона) как человеческие останки, которые, на деле, и содержались в этом мешке.

Порядочный срок в тюрьме Славе обеспечил Кружок: чуть ранее, перед рассветом, карета с любителями поесть в придорожных забегаловках подъехала к шлагбауму на границе Переграда. Перед тем, как его проехать, нужно было пройти проверку. Из будки вышло трое пограничников в фуражках, попросили паспорта пассажиров, после чего внезапно слегка отклонились от рабочего устава и начали нещадно их избивать, а затем выбежали огромный Август и высокий эльф–пироман, чтобы присоединиться к веселью.

— Думали, просто так вас отпустим!? — завопил один из эльфов в костюме пограничника, сбрасывая с головы фуражку, — Мятежники всё доводят до конца! Женщин брать живыми!

Кружок лишился бы печени, лежа и покорно принимая удары мятежника, если бы извозчик не стал активно сопротивляться, раззадоривая остальных несчастных.

— Помогите тут! — кричал эльф, борясь с извозчиком, — женщин не отпускать!

Когда двое эльфов убежали на помощь, у Кружка появилась возможность найти взглядом Лилию, которую держал эльф. Она смотрела на него, он на неё, и весь мир вокруг замер, не было ни звуков, ни цветов, только движения её губ, в которых он прочитал что–то, что заставило его встать и… И убежать, схватив мешок с Горацием. Он бежал так сквозь улицы по лужам, не чувствуя ни скорости, ни тяжести, ни усталости. Ему даже не больше не составляло труда дышать через сломанный нос. Прошло порядка пятнадцати минут, прежде чем к нему вернулось сознание. Он стоял, мокрый от пота, среди мощеного переулка, держа в руках мешок. Тут он и без Санни догадался, что поступил как идиот, выискал ближайшую помойку и избавился от трупа. "Нужно вернуться за ней" — подумал Кружок, вызвав тем самым негодующую Санни, затеявшую очередную словесную перепалку:

— Ты думал, я этого не видела, а? Ну уж нет, мать твою, Кружик, нет, ты прямо сейчас нахуй остановишься, вправишь себе мозги ударом ближайшего кирпича о свой бестолковый сальный лоб, и как следует подумаешь, какого черта только что произошло.

— Не, я не буду этого делать. В смысле, мы могли бы прояснить ситуацию и на ходу?

— Ты идешь ТУДА? Парниша, тебе не кажется, что ты ведешь себя слишком уверенно для того, кто только что натворил столько абсолютно несуразной херни, хлебнув ушат дерьма с причмокиванием? Знаешь что, я абсолютно ничего не понимаю, ни капли, и, пожалуй, если бы нашелся в этом мире хоть какой–нибудь ублюдок, описавший все произошедшее в письменном виде, я бы не раздумывая дала ему поцеловать мою руку тем самым грязным и развратным образом, каким это обычно делают с разными глупыми фифами, при этом мерзко хихикающими и нагло краснеющими, потому что я не поняла ничего, нихуя ровно с того момента, когда мы вышли из забегаловки… Словно бы совершенно неподготовленному человеку открыли тайну мироздания, рассказав ее в виде балетной партии.

— Ну, по–моему все было довольно закономерно? Да, я, скажем, действовал слегка опрометчиво из–за адреналина…

— Опрометчиво? Я хоть и признаю, что моя память в то время представляла что–то вроде сита, но… Это не адреналин, ты что, ты все еще под аффектом и не охреневаешь от прошедшего?

— Я не понимаю, что не так. Слушай, Санни, тебе просто нравится меня пилить, и за твоими речами обычно даже и нет четкой позиции… Эхм… Вообще–то, мысли и правда спутанны, но что тебе следует признать, так это то, что ты пилишь только чтобы пилить… ты просто стерва!

— Идиот! Сам подумай, ты спасал куски мяса вместо своей собственной шкуры! Куски мяса, Кружок! При чем тут адреналин? Ты ведь знал, что это все работает не так? Господи, убей меня нахуй! Ты, парень, словно какой–то жестокий юмористический эксперимент: "О, давайте поместим полного придурка с интеллектом грудничка в реальный мир и создадим экстремальные ситуации, чтобы поржать, как этот имбецил будет бегать с мешками всякой херни!".

— Так или иначе, это все в прошлом… Пожалуйста, давай просто забудем, ладно? Ты не представляешь, что у меня сейчас с голов…

— Ля–ля–ля, "Болит голова! Отваливается нос", как обычно. И что с того, что это в прошлом? Если ты чуть не разбился во время первого полета, ты не полетишь во второй раз, не разобравшись, почему чуть не склеил ласты в первый раз, так ведь? Эй, прояснить ситуацию было бы полезно нам обоим, но в разной степени, разве нет? Видишь ли, просто ты сейчас — память без разума, а я — разум без памяти. Это просто необходимо.

— Я уже не понимаю ни слова…

— А когда–то понимал?

— Ай, слушай, если тебе что–то понадобится, ты можешь почитать мои мысли.

— Я уже пыталась. У тебя там теперь такая каша… Не завидую. Так уж и быть. Иди себе.

Лилия в это время не выглядела обеспокоенной своей ситуацией. Август затаскивал её в машину, когда она с довольным лицом сказала:

— Мой маленький талисман унесли… Хочешь быть новым, здоровячок?

Сначала Август недоуменно нахмурился, но, когда встретил её обольстительный взгляд, его искаженное шрамами лицо наполнилось добротой и он утвердительно сказал:

— Август.

Кружок шел по бульвару с отстраненным видом и, шаркая по брусчатке, смотрел в пустоту. На улице раздавались редкие голоса людей, вороний грай, шум машин, цокот копыт в отдалении. Каждый звук слышался особо четко, но, сталкиваясь в мозгу с любым другим, превращался вместе с ним в кашу, бессмысленное гудение, из–за которого было невозможно разобрать ни один из столь четко воспринимаемых звуков. Кружок чувствовал что–то вроде похмелья. Тяжелого и необычного.