Сабаа Тахир - Уголек в пепле

— Ничто и никогда не поворачивается вспять, не становится так, как было. — Он перевернул щипцами кусок металла, который обрабатывал, и продолжил отбивать. — Если бы Империя выпустила завтра Дарина, он пришел бы сюда и снова начал делать оружие. Его судьба — сделать все возможное, чтобы его народ избавился от гнета. А моя — помочь ему в этом.

Я так рассердилась на предположение Телумана, что не подумав бросила:

— Так теперь вы спаситель книжников? После того, как годами создавали оружие, что нас и поработило?

— Я живу со своим грехом каждый день. — Он отбросил щипцы и повернулся ко мне. — Я живу с грузом вины. Но существует две разновидности вины, девочка: одна — та, что топит тебя, пока ты не станешь никчемным, и вторая — та, которая воспламеняет твою душу новой целью. В тот день, когда я сделал последнее оружие для Империи, я мысленно провел черту. Я больше никогда не буду делать оружие для меченосцев. От моих рук больше не прольется кровь книжника. В день, когда я выковал последний меч для Империи, я мысленно нарисовал черту для себя, и я не пересеку эту черту, скорее умру. — Он сжимал в руке молот точно оружие. Жесткое угловатое лицо горело едва сдерживаемым пылом.

Так вот почему Дарин согласился быть его учеником. В свирепости этого человека виделось что-то от нашей матери, а в том, как он держался — что-то от нашего отца. Его страсть подлинна и заразительна. Когда он говорил, мне хотелось ему верить. Он протянул ладонь:

— Ты что-то принесла?

Я отдала ему альбом.

— Вы сказали, что умрете скорее, чем перейдете черту. И все же согласились делать оружие для Коменданта.

— Нет. — Спиро внимательно просмотрел альбом. — Я притворился , что буду его делать, чтобы она продолжала посылать тебя сюда. Пока она думает, что я в тебе заинтересован, что она получит телуманский меч, она не нанесет тебе непоправимого вреда. И, возможно, я смогу уговорить ее продать тебя мне. Затем сломаю эти проклятые штуки и освобожу тебя.

Он кивнул на мои браслеты. К моему удивлению, Спиро вдруг отвернулся, словно смутившись.

— Это меньшее, что я могу сделать для твоего брата.

— Его собираются казнить, — прошептала я. — Через неделю.

— Казнить? — переспросил Спиро. — Невозможно. Если бы его собирались казнить, он бы тогда все еще был в Центральной тюрьме, а его перевезли оттуда. Куда — я не знаю. — Телуман прищурился. — Как ты узнала, что его собираются казнить? С кем ты говорила?

Я не ответила. Дарин, возможно, и доверял кузнецу, но я пока не могла. Может быть, Телуман и в самом деле революционер. А может, и хорошо законспирированный шпион.

— Я должна идти, — сказала я. — Кухарка ждет моего возвращения.

— Лайя, подожди…

Но я уже вышла за дверь и не слышала его слов.

По дороге в Блэклиф я пыталась выкинуть сказанное кузнецом из головы, но напрасно. Дарина перевезли? Когда? Куда? Почему Мэйзен об этом не упомянул? Как мой брат? Страдает ли он? Что, если меченосцы переломали ему кости? Небеса, его руки… Что, если…

Больше ни слова. Нэн однажды сказала, что в жизни должна быть надежда. Если Дарин жив, остальное не важно. Если я смогу его вызволить, остальное тоже наладится.

Мой путь лежал через Площадь Казни, где виселицы заметно пустовали. В последние дни никого не повесили. Кинан сказал, что меченосцы приберегли казни для нового Императора. Маркус и его брат получат удовольствие от такого зрелища. А что, если выиграют другие? Будет ли Аквилла улыбаться, когда невинных мужчин и женщин вздернут на веревке? А Витуриус?

Толпа передо мной остановилась, пропуская караван кочевников — двадцать телег пересекали площадь. Я повернулась, чтобы обойти их, но и остальной народ решил сделать то же самое, отчего образовалась давка. Кругом все толкались и бранились. И затем среди хаоса я услышала:

— Ты в порядке?

Я тотчас узнала его голос. Сегодня он оделся как кочевник, но даже надвинутый капюшон не мог спрятать его волосы, которые выбивались наружу как языки пламени.

— После облавы, — добавил Кинан. — Я беспокоился и наблюдал за площадью весь день, надеясь, что ты придешь.

— Ты тоже выбрался.

— Мы все выбрались. Как раз вовремя. Меченосцы взяли больше сотни книжников прошлой ночью. — Он вздернул голову. — Твоя подруга тоже убежала?

— Моя… э… — Если я скажу, что Иззи в порядке, то, можно сказать, сознаюсь, что привела ее на тайную встречу. Кинан смотрел на меня твердо. Он распознает ложь за милю. Поэтому я сказала: — Да, она убежала.

— Она знает, что ты шпионишь?

— Она мне помогает. Я знаю, что не должна была вовлекать ее, но…

— Но так получилось. Жизнь твоего брата в опасности, Лайя. Я все понимаю.

Рядом с нами началась драка. Кинан положил мне руку на спину и, чуть отодвинув, встал между мною и дерущимися, защищая от нечаянных ударов.

— Мэйзен назначил встречу через восемь дней. Утром, когда пробьет десятичасовой колокол. Приходи сюда, на площадь. Если тебе понадобится встретиться раньше, накинь на голову серый шарф и жди на южной стороне площади. Кто-нибудь будет наблюдать за тобой.

— Кинан. — Я думала о том, что обронил Телуман о Дарине. — Ты уверен, что мой брат в Центральной тюрьме? Что его казнят? Я слышала, что его перевезли…

— Наши шпионы надежны, — уверил Кинан. — Мэйзен знал бы, если бы его перевезли.

Во мне зашевелилось беспокойство. Что-то здесь не так.

— Что вы от меня скрываете?

Кинан потер щетину на лице, и я встревожилась еще сильнее.

— Ничего такого, о чем бы тебе стоило волноваться, Лайя.

Десять кругов ада! Я развернула его к себе лицом, заставив взглянуть в глаза.

— Если это касается Дарина, — сказала я. — То мне есть о чем волноваться. Это Мэйзен? Он передумал?

— Нет, — тон Кинана не слишком-то успокаивал. — Я так не думаю. Но он ведет себя… странно. Ничего не говорит об этой миссии. Прячет отчеты шпионов.

Я попыталась найти этому оправдание. Возможно, Мэйзен беспокоится, что миссия будет провалена. Когда я высказала свое предположение, Кинан покачал головой.

— Не только это. Я не могу утверждать, но, по-моему, он планирует что-то другое. Нечто большее. То, что не имеет к Дарину никакого отношения. Но как мы можем спасти Дарина и выполнить другую миссию? У нас попросту нет столько народу.

— Спроси его, — предложила я. — Ты — второй человек в команде, он тебе доверяет.

— А… — скривился Кинан. — Не совсем.

Он вышел из доверия? Но спросить я не успела. Караван прошел, и толпа хлынула вперед. В давке мой плащ сбился, и Кинан увидел шрам. Большой, воспаленный, безобразный. Я почувствовала себя жалкой. — Десять кругов ада! Что случилось?

— Комендант наказала меня несколько дней назад.

— Я не знал, Лайя. — Как только он посмотрел на шрам, от его отчужденности не осталось и следа. — Почему ты не сказала мне?