Робин Ла Фиверс - Темное торжество

Крестьянская семья так потрясены неожиданным избавлением и тем поистине чудесным обстоятельством, что спас их не абы кто, а сам Чудище Варохское, что их благодарность попросту не ведает границ. Для начала они вознамерились забить гуся, чтобы устроить прославленному герою настоящий пир («Все равно я собиралась подушку делать», — смеется хозяйка). И мы принимаем щедрое предложение, потому что всем нам требуется отдых, да и поесть вволю не помешало бы.

Охающего и ворчащего рыцаря сообща заводят в дом и устраивают у очага, чтобы я могла о нем позаботиться. Он жестоко досадует, вынужденный валяться без дела, пока остальные прячут убиенных французов.

— Уймись, — говорю я ему. — С такой работой справится кто угодно, а вот герцогине никто, кроме тебя, не поможет. Она шкуру с меня спустит, если я тебя к ней в целости не довезу.

Чудище настолько измотан, что засыпает, как только я накладываю на больную ногу припарку. Синяки у него на лице уже почти рассосались, сошла и отечность от побоев, но в остальном он по-прежнему громаден и безобразен, точно лесной людоед.

— Не первый красавец на деревне, — замечает хозяйка.

Я довольно резко отвечаю:

— Он другими качествами прославлен!

— Да ладно, не кипятись, — миролюбиво отвечает она. — Я же не отрицаю, что этот малый стоит своего веса золотом. Да и мечом, небось, отменно владеет.

В ее голос все-таки прокрадывается насмешка. Ясно, что за «меч» она имела в виду. И какого рода отношения успела нам с Чудищем приписать.

Я уже собираюсь высказать примерно четверть того, что по этому поводу думаю, но тут снаружи со стуком вламываются ее сыновья.

— Папа сказал, что нам не грех поживиться за счет вонючих французов! — восклицает младший.

В руках у него меч едва ли не длиннее его самого. Как бы старшему брату голову не снес!

— Поживиться — да, а брата увечить не моги, — велит мать. — Живо уберите все это подальше!

Мальчишки уносятся по лестнице в свои комнаты. Я было направляюсь следом за хозяйкой на кухню, помогать с ужином, но она сразу выставляет меня.

— Это ведь твои ножи прикончили двоих скотов, — говорит она. — Я была бы тварью неблагодарной, если бы после такого тебя к готовке приставила! Вот, держи! — Она протягивает мне ведерко с водой, потом снимает котелок с крюка над огнем. — Лучше вымойся хорошенько, самое то после дальней дороги.

Мне бы оскорбиться, ведь меня чуть ли не в глаза грязнулей назвали, но благодарность за возможность ополоснуться перевешивает. Я беру посуду и ухожу на чердак, чтобы без помех насладиться такой неожиданной роскошью.

Ужин поистине превосходит все, что мне доводилось пробовать за пиршественными столами в каких угодно дворцах. Жареный гусь роскошен: хрустящая корочка, а внутри сочное и ароматное мясо. Рядом исходит паром тушеная баранина с капустой и луком-пореем. Домашний черный хлеб, молодой сыр, некрепкое красное вино, грушевый сидр и печеные яблоки со сливками…

За столом царит ощущение праздника. Наши хозяева — Гвийон и Бетт — находятся в прекрасном расположении духа, как часто бывает после едва не случившегося несчастья. Даже Янник весело улыбается и кивает. Может, просто потому, что впервые за долгое время смог как следует набить брюхо. Крестьянские сыновья то откровенно млеют, удостоенные чести ужинать за одним столом с самим Чудищем Варохским, то неуклюже пытаются произвести на него впечатление. Вернее, посрамить друг дружку.

— Антуан завизжал, как девчонка, когда появились воины, — говорит Жак.

Антуан жарко краснеет и тычет его локтем под ребра:

— Еще чего! У меня просто голос сорвался.

— Из-за того, что ты очень громко визжал, — хихикает Жак.

— Я хоть не пробовал окороком отбиваться. И потом, — Антуан воздевает над головой французский кинжал, — в другой раз я их встречу во всеоружии! Больше они так легко не отделаются!

— Я бы не сказала, что мертвецы, лежащие среди навоза в вашем хлеву, так уж легко отделались, — замечаю я.

К моему немалому удивлению, все хохочут.

— Верно сказано, — говорит Гвийон, поднимая чашку с вином. Потом умеривает веселье. — Что у нас такое с французами, господин де Варох? Неужели снова война?

Чудище отвечает:

— Дела, к сожалению, не блестящи. Половина советников герцогини от нее сбежала. Маршал Рье объединил силы с графом д'Альбрэ, и они вместе заняли Нант. А французы использовали это как предлог для вторжения, о котором долго мечтали. — Он оборачивается ко мне. — Какие-нибудь города, кроме Ансени, еще пали?

— Насколько мне известно, пока нет. И д'Альбрэ по-прежнему носится с планом женитьбы на герцогине. — Я смотрю на наших хозяев. — Государыня еле спаслась из расставленной на нее ловушки, и не в последнюю очередь благодаря господину де Вароху. Тогда-то он и принял тяжкие раны.

Гвийон с женой немедленно поднимают за рыцаря тост, заставляя его смущенно потупиться.

Крестьянин озабоченно хмурится:

— Получается, нам только и осталось выбирать, под кого лечь? Под французов или под графа?

Бетт невольно содрогается.

— Уж лучше французы, — произносит она, допивая вино.

Стало быть, жуткие россказни про д'Альбрэ достигли даже этих мест.

— Доберемся до Ренна, глядишь, что-нибудь прояснится, — говорю я. — Герцогиня, несомненно, трудится с верными советниками над новым планом по спасению отечества, быть может, даже прямо сейчас, пока мы тут сидим.

— А я, — говорит Чудище, — из кожи вон вылезу, чтобы поставить под ее знамя всех добрых бретонцев. — И сокрушенно добавляет: — Как только в седле сидеть толком смогу.

Юный Антуан, воспламененный мечтой о героических подвигах, воздевает свой нож:

— Я пойду сражаться за герцогиню!

Я едва удерживаюсь, чтобы не вздохнуть. Все правильно, Чудищу даже никого просить не нужно. Крестьяне по своему почину обещают следовать за ним в огонь и в воду.

— Очень может статься, что дойдет и до этого, — говорит он. — И тогда герцогиня, несомненно, рада будет твоей помощи. И твоей, паренек, — кивает он Жаку.

Оба юнца оборачиваются к матери. Та явно испытывает противоречивые чувства. Гордость за верноподданническое рвение сыновей — и страх оттого, что они, оказывается, уже достаточно повзрослели, чтобы сражаться.

Гвийону хватает одного взгляда на лицо жены.

— Довольно о грустном, — говорит он. — Наверняка ведь такой бывалый человек, как вы, может позабавить нас занятной историей?

Этим мы весь остаток вечера и занимаемся. Чудище живописует бесчисленные походы и стычки, да так, что у Жака с Антуаном разгораются глаза. Каждый воображает себя на его месте.

Когда всем блюдам отдано должное и мы наелись до отвала, настает время домашних дел, предшествующих отходу ко сну. Янник уже задремал прямо за столом, так что мы просто устраиваем его до утра на той же скамье. Стук убираемой посуды ничуть его не тревожит.