Робин Ла Фиверс - Темное торжество

— А я не позволю им схватить тебя. — Голос едва повинуется мне: в горле застрял какой-то непривычный комок.

Чудище улыбается широченной и совершенно безумной улыбкой. Наши преследователи выезжают на поляну, их лошади взрывают копытами мох и лесную траву.

Янник кладет начало сражению: по обыкновению метко запускает камень, чтобы поразить одного из передовых прямо в висок. Я вскидываю арбалет и всаживаю болт между глаз предводителю. Он еще не вывалился из седла, когда я, бросив арбалет, хватаюсь за метательные ножи. Чудище располагается у большого камня, чтобы обезопасить себе спину, и поднимается в стременах, готовый по достоинству встретить спешащих к нему врагов.

Первые три моих ножа успешно находят своих жертв, но я все отчетливей понимаю, насколько неравны силы. Я тянусь к мечу, висящему при седле, но прежде, чем успеваю его обнажить, один из нападающих замахивается на меня. Я резко отклоняюсь влево, и он не попадает. Тут же слышится знакомое «чпок», и вместо нового замаха он, обмякнув, падает лицом в гриву коня. «Спасибо!» — мысленно благодарю я маленького оруженосца и… замечаю стрелу, торчащую между лопатками у воина. Значит, это не Янник. У него нет ни лука, ни арбалета.

Мне, впрочем, некогда высматривать неведомого стрелка: я выдергиваю из ножен меч. С полдюжины врагов теснят Чудище к камню. Его правая рука без устали наносит удар за ударом, но левая едва справляется с топором. Я пришпориваю коня и спешу ему на выручку, готовясь к рукопашной. Мой колющий удар неловок и некрасив, но цели тем не менее достигает.

Но вот незадача — лошадь сраженного воина бросается в сторону, унося умирающего и мой меч вместе с ним. Ох, проклятье! Я выхватываю два последних кинжала, спрятанные на запястьях. Нахожу взглядом Чудище… Что мне делать — напасть на врагов или приберечь маленькие клинки для рыцаря и для себя?

Пока я колеблюсь, из-за деревьев градом сыплются стрелы. Я невольно напрягаюсь в ожидании смертельного удара… Пятеро воинов д'Альбрэ разворачиваются навстречу новому врагу. Следует новый залп, и все кругом нас — подлесок и едва ли не сами камни — прямо-таки оживает, открывая взору существ родом из старинных легенд. Или, быть может, демонов, выскочивших прямиком из ада.

Они темнокожие и донельзя странные. У одного кожаный нос. У другого одна рука вроде как деревянная. У третьего половина лица словно бы оплавилась и стекла… Но, невзирая на явные увечья, лесные люди весьма проворно расправляются с уцелевшими воинами д'Альбрэ. Не зная жалости, стаскивают их с коней и кого приканчивают остро наточенными ножами, кому просто сворачивают шею.

Спустя всего несколько мгновений все ратники д'Альбрэ лежат мертвые, а нас берут в кольцо незнакомцы.

Чудище вскидывает окровавленный меч, но короткое слово, произнесенное человеком с кожаным носом, удерживает его руку. Рыцарь поднимает взгляд к ветвям, нависшим над нашими головами. Там засело не менее дюжины стрелков, и они целятся в нас.

Мы настороженно глядим друг на друга.

Кожаный Нос шагает вперед. Он невелик ростом и жилист, на нем темного цвета рубашка, залатанные штаны и кожаная куртка. Когда он выходит из лесной тени, я понимаю, что ошиблась с цветом его кожи. Он просто вымазан грязью. Нет, опять неправильно, это пыль, а может, зола. Он подходит еще ближе, и я вижу, что на груди у него, на кожаном ремешке, висит желудь. Наконец-то все ясно! Перед нами легендарные углежоги — таинственный народ, что живет глубоко в лесах, промышляет изготовлением древесного угля и, по слухам, поклоняется Темной Матери.

Все новые и новые углежоги появляются из укрытий, производя шума не больше, чем ветерок в листве. Всего их около двадцати, считая стрелков на деревьях. Я поглядываю на Чудище. Из этого кольца нам точно не вырваться.

Рыцарь с немалым усилием выпрямляется в седле.

— Мы никому не желаем зла, — говорит он. — Хотим лишь войти в этот лес по праву, дарованному святым Циссонием и во имя святой Матроны.

Смелое начало. И весьма умное. Святая, известная как Темная Матрона, господствующей Церковью не признается, равно как и девять Ее собратьев-Богов, но воззвать к их покровительству — дело вполне безобидное.

Один из углежогов, худенький малый с острыми, как клинки, носом и подбородком, сплевывает в опавшие листья:

— Почему бы вам не провести ночь в гостинице, как обычно делают горожане?

— Потому, что множество людей злобно преследуют нас, как вы сами только что видели.

Пока Чудище говорит, другой углежог, нескладный парнишка, сплошные локти и коленки, бочком подбирается к вожаку и что-то шепчет ему на ухо. Кожаный Нос кивает, и его взгляд становится пристальным.

— Назовись, — требует он.

— Я Бенабик из Вароха.

Тот, что шептал на ухо вожаку, с довольным видом кивает. «Чудище… Чудище…» — шепчутся углежоги. Даже этих отверженных не минули слухи о его подвигах.

— От кого же, — следует новый вопрос, — скрывается могучий воитель?

— От французов, — отвечает рыцарь. — И от тех, кто им помогает. Мне нужно немного времени, чтобы выздороветь и снова сойтись с ними в честном бою.

Я слушаю, затаив дыхание. Углежоги, подобно большинству бретонцев, терпеть не могут французов, а зря ли говорят, что враг моего врага — мой друг?

Один из мужчин постарше, тот, что с деревянной рукой, толкает носком башмака мертвое тело:

— Эти люди — не французы.

— Верно, — говорит Чудище. — Это предатели, отошедшие от герцогини и обратившиеся против собственного народа. — И он дарит углежогам свою улыбку, полную заразительного безумия. — Всем найдется место в войне против французов, и вам среди прочих, если вы того пожелаете! Я, к примеру, почел бы за честь биться плечом к плечу со столь искусными воинами!

Повисает такая долгая пауза, что я понимаю: эти люди далеко не каждый день получают подобные приглашения.

— Что нам до этой войны? — высказывается узколицый, но вожак жестом велит ему замолчать.

Чудище улыбается:

— А как же удовольствие намять холку французам?

Для него любая битва бесценна уже сама по себе.

Вожак поднимает руку и чешет кожаный нос, заставляя меня думать, что обзавелся им совсем недавно.

— Вам дозволяется переночевать в этом лесу, но лишь под нашим присмотром, — выносит он решение. — Следуйте за нами.

Он машет остальным, и дюжина его людей становится по сторонам.

Углежоги в довольно жутком молчании ведут нас в глубину чащи. Копыта почти неслышно ступают по палой листве, толстым слоем устилающей землю. Долговязый парнишка все не может оторвать от меня глаз. Я оборачиваюсь и ловлю его взгляд, и он жарко краснеет до самых корней волос.

Деревья здесь очень старые, прямо-таки древние и толстые, с кривыми стволами; они напоминают старцев, сгибающихся под тяжестью прожитых лет. До заката еще далеко, но под пологом густых ветвей царят вечные сумерки.