Эрлик в тумане

— Ага! — Кан слегка оживился, выйдя из своего анабиоза. — Я тоже сначала не понял.

— А я и сейчас не понимаю.

— Ты вообще не пользовался сетью? Туда с первого дня выкладывают все данные. И в лаборатории не заходил? — Он не стал дожидаться очевидного ответа и продолжил:

— Это место каким-то образом отключило у нас в мозгу программу-дискриминатор. Наш мозг умеет регистрировать фотоны только после того, как на сетчатку их упадёт определённое количество. Здесь этот механизм отказал. Вспышки, которые мы видим — самопроизвольное срабатывание; такое бывает со старыми однофотонными детекторами. Ну а заодно и с нашим мозгом. Братья просто вернули всё на свои места.

— И что, они до сих пор держат это заклинание? — удивился Вальтер.

— Нет, конечно. Если тебя интересуют технические детали, сходи к Сверру. Он здесь главный колдун.

— И всё же, — вернулся Вальтер к тревожившей его проблеме. — Если бы ты захотел ухаживать за женщиной, как бы ты поступил?

— Я бы разобрался, что ей нравится, и делал бы это вместе с ней, — сказал Кан. — Но сомневаюсь, что у Томы есть правильный ответ на этот вопрос.

— На какой?

— Она не знает, что ей нравится, — ответил Кан и обернулся гепардом.

— Я закончила суточное картирование, — сказала Ева Селим. У неё за спиной ярко белела стена медотсека. — Получите результаты. Сначала лондонские снимки, для сравнения. — Она исчезла с экрана монитора, и перед братьями высыпало два десятка изображений мозга; разноцветные пятна и полосы на чёрном фоне говорили об активности проводящих путей и зон. — Каждый снимок — активность за час. Кликните на любом и получите динамику. Это мой обычный рабочий день.

Братья смотрели на изображения не дольше десяти секунд, потом Франц сказал:

— Давай сегодняшние.

Секунду экран оставался чёрным, а потом вспыхнул всеми цветами радуги.

На картах мозга Евы, сделанных в течение последних суток, заполненные цветом пространства пылали в несколько раз ярче, чем на снимках первой серии. Магистрали, подсвеченные оттенками синего и голубого, тянулись в глубине структуры, пучками и нитями расходясь к коре. Ярче всего светил затылок, зрительная зона коры и ведущие к ней пути. Братья ошеломлённо рассматривали изображения; Франц — недоверчиво, Джулиус — с восторгом.

— Ева! Ева! — наконец, позвал он.

— Что скажешь? — спросила она.

— Чёрт, что творится у тебя в голове?

— Не имею представления. И думаю, это творится не только у меня, — она помолчала. — Завтра картирую Вайдица.

— Слушай, твоя зрительная зона просто с ума сходит с четырёх до пяти. Что ты в это время делала?

— Поднималась на палубу, — ответила Ева. — Моторные области не затронуты, ну это и понятно. Слуховые более-менее. Вот зрительные — это да. Вход увеличился в разы.

— Мы получаем столько информации, что нас должно постоянно глючить…

— Такая сенсорная перегрузка отключила бы тебя в два счёта, — сказала Ева. — Процессор должен был давно перегреться и зависнуть, но этого не происходит. Если бы не снимки, мы бы ничего не узнали. Мы что-то видим, но сознание эту информацию почему-то не получает.

— Туземцы не видели больших кораблей. Наш мозг воспринимает только то, что ему знакомо, что он может различить. И много фильтрует даже там, дома. Он умнее нас, нет? Или коварный лжец?

— Умнее, — повторила Ева. — Кликните на любой, посмотрите динамику.

Франц выбрал самый яркий снимок, и перед братьями появилось динамическое изображение, словно выпрыгнув с плоского экрана. Трёхмерная иллюстрация неторопливо вращалась над раскрытой на столе светящейся клавиатурой. Затылок полыхал зловеще алым. Зрительные пути сияли светло-голубым. Все структуры, отвечающие за визуальное восприятие, были активны, словно Ева наблюдала тысячи калейдоскопических галлюцинаций, изо всех сил стремившихся, чтобы она их осознала.

— Как это получилось? — спросил Джулиус, протягивая руку и касаясь проекции. — У нас ведь нет 3D-преобразователя. Или есть?

— Нет, — ответила Ева. — У нас его нет. Разве ты видишь где-нибудь линзу?

— Ева, — сказал Франц, — перед нами крутится трёхмерная модель, которая возникла сама по себе? Без всяких линз?

— Да. Я тоже её видела. И Вайдиц. Но это глюк, Франц. Это происходит с любой 3D-моделью. Она выскакивает с экрана, она выскочит с листа бумаги, если вы её там нарисуете. Просто до сих пор мы этого не делали. Довольствовались таблицами и прочими схемами.

— Понятно, — проговорил Франц, отнеся это замечание к объяснению Евы, а не к самому явлению.

— Ещё кое-что. Мы здесь почти неделю, и завтра я начинаю собеседования. Через часок скину вам расписание. Пожелания какие-нибудь есть?

— Не забудь нас и капитана, — сказал Джулиус, всё ещё рассматривая вращающийся мозг, чья цветовая гамма менялась в зависимости от активности участков. — Корабельная субординация тебя не касается. Но нас в расписание не включай, не предупреждай заранее. Пусть это будет приятная неожиданность. — Он на минуту смолк. — Больше ничего не хочешь нам сказать? Есть идеи, почему такая загрузка идёт в фоновом режиме? Почему то, что мы видим, вообще никак на нас не влияет?

— Или влияет, — предположил Франц, — но мы этого не замечаем.

— Или замечаем, — сказала Ева, — но не понимаем, что.

В корабельных сутках было всего двадцать четыре часа, хотя братья по своей воле могли задать любое их количество. Но движение во времени собственных тел зависело от них мало. Они были бы рады не испытывать усталости, хотели бы, чтобы их нервная система не перегружалась, но сейчас всё было наоборот. Поздно ночью, когда на корабле давно уже горела лишь каждая пятая лампа, а все, кроме вахтенных, спали, братья покидали своё царство приборов и спускались на уровень ниже, используя скрытый за носовым экраном лифт. На нижней палубе располагались каюты капитана, его помощника, Сверра и их самих. В каюте прятался Балгур, не поддающийся местным искажениям. Он надёжно загонял братьев в сон своим искусством врачевания, чтобы они не просыпались среди ночи думать до утра очередную мысль. Пробудившись, они досадовали на потерянное время, но другого выхода не было — химия и магия помогли бы им не спать, однако расплата за бессонницу была слишком высока. Перегруженный мозг мог подвести их в самый ответственный момент.

По утрам в аппаратную спускалось всего трое из группы — Кан, Тома и Вальтер. Ганзориг нашёл себе занятие уже на второй день, а Саар, позавтракав, уходила на палубу экспериментировать.

— Вальтер — в медотсек, — распорядился Джулиус, как только тот вышел из коридора. — Лаборатория номер два.

— Я здоров, — удивился Вальтер. — Я отлично себя чувствую.