Эрлик в тумане

— Рано или поздно они перестанут дышать, — сказала Ева. — Их органы начнут отказывать, и у нас нет способа переключить их мозги в нормальный режим.

Тогда Сверр предложил погрузить братьев в страховочную заморозку до возвращения на Землю. Может быть, сказал он, сам факт перемещения, исход из этого места, вернёт их обратно в тела, даже если сами они не хотят возвращаться. Терять было нечего. Единый организм братьев погибал, и в трюме соорудили отсек, куда переместили близнецов. Фамилиар последовал за ними и остался внутри, позволив себя запереть.

Криоконсервация должна была сохранить их до самой Земли. Наложенная страховка сработала, когда показатели близнецов приблизились к точке невозврата, но, в отличие от варианта Саар, без последующей разморозки.

Только спустя двое суток, когда тела братьев сковал магический холод, Саар обнаружила у себя на запястьях шрамы. Шрамы были едва видны и походили на следы укусов. Она безуспешно пыталась вспомнить, откуда они взялись, но единственное объяснение, которое пришло ей в голову — что-то случилось на том отрезке, который убрали близнецы. Возможно, думала она, Сосед всё-таки проник в каюту, и его тела умудрились её покусать. Это объясняло кровь на их лицах. Но Саар видела — укусы не были человеческими: слишком много зубов, слишком большая челюсть.

Днём она занималась резонаторами, наблюдала за тем, как постепенно исчезает лабиринт, как рассеивается голубое свечение, а вечерами сидела в медотсеке у Томы, разглядывая ладони и запястья. Казалось, что она вот-вот вспомнит, что от этого воспоминания её отделяет тонкая преграда, которая исчезнет, если она постарается и приложит ещё немного усилий.

— Вы не думаете, что с нами тогда что-то произошло? — однажды спросила она Еву.

Медик посмотрела на неё, и Саар стало не по себе. В её молчании и долгом взгляде читался тот же вопрос.

— Вы что-то заметили? — тихо спросила она. — Или вспомнили?

— Я не могу вспомнить, — призналась Саар. — Остались следы, хотя что это было…

Ева кивнула.

— Кажется, тогда действительно что-то случилось, не только с вами… или со мной, — помолчав, добавила она. — Даже с теми, кто находился далеко от каюты. Следы остались у многих. Они приходят ко мне, но никто ничего не помнит. Юхан говорит, эти события произошли в ветке реальности, из которой близнецы нас вернули и направили по другому пути, где Соседа нет. В этом случае следов остаться не должно. Но они есть. Возможно, это как амнезия при посттравматическом расстройстве, пробел в воспоминаниях о травме. Только здесь не травма, а будущее, которого в нашей новой ветке реальности не произойдёт. Братья заменили его на что-то другое. Но однажды мы можем вспомнить.

«И пожалеем об этом», мысленно закончила Саар.

Сидя подле Томы, она задавалась вопросом: для чего Кан говорил с ней о посвящении? Он ничего не делал просто так — да и он ли там был? Может, это пхуг высунул свою голову и поселил в девушке мысль о жречестве, зная, что она долго не проживёт? И что теперь делать Саар? Вновь выбирать между чужой жизнью и смертью? Позволить своей ученице влачить жалкое существование раба паллиативной медицины? Дать ей умереть? Или превратить её в подобную себе?

Нет, поняла Саар, ему. В подобную ему.

Она смотрела на свои руки. Исчезнувшее событие пряталось за тонким занавесом времени, как слово, которое никак не можешь вспомнить. Оно существовало, что бы Юхан ни говорил, оставалось в мета-вселенной, частью которой был их скромный мир. Где-то там братья листали страницы многомерного пространства-без-времени, зная то, чего не знала она. Экипаж погружался в себя, переживая, страшась и надеясь. Ганзориг предложил ей съездить к отцу Кана — оказывается, тот просил его об этом, предвидя, что не вернётся, — но Саар не ответила ничего определённого, не в силах заставить себя думать о чём-то ином, тем более о возвращении. Однако она заметила, что адмирал, в отличие от большинства, спокоен и даже расслаблен, словно у него всё хорошо. Может, думала Саар, он вспомнил, и это не так ужасно, как кажется ей?

Но глядя на шрамы от укусов, она знала ответ и всё сильнее страшилась того, что скрывалось за покрывалом беспамятства. Это не было связано с нападением на каюту. Это коснулось всех. Сосед, братья и их проекции, гибкая среда и вероятности, чтецами которых они стали — по какому пути они направили «Эрлик»? Что если их вмешательство сделало ситуацию только хуже? Что если близнецы их не спасли? Да и могли ли? Может, у них, как и у любого элемента системы, просто не было выбора?

Он знал — это последний виток. Скоро он останется здесь один. Ещё немного, и пространство замкнётся, корабль выпадет из этого мира и исчезнет навсегда. Пхуг ждал. Даже скрытый в своём коконе, «Эрлик» влиял на это место своим присутствием, а Фаннар хотел знать, каким оно станет для него одного.

Делая над коконом широкие витки, он следовал течениям вокруг аттрактора, постепенно приближаясь к центру. Фрактальный туман играл для него всеми цветами нечеловеческой радуги, простираясь в ультрафиолетовый и инфракрасный диапазоны. Фигуры были объёмными; он парил внутри фантастических текучих конструкций, которые не воспринимал, пока жил в человеческом теле. Здесь не было границ, только течения, и поначалу он мог их преодолевать, переходя из слоя в слой. Но чем дальше становился «Эрлик», тем сильнее на пхуга влияла местная геометрия. Быть может, однажды ему придётся довериться течениям. Они вынесут его на чужой берег, или разобьют о скалы, или оставят здесь, и если время тоже исчезнет, для него наступит вечное «сейчас», миг, растянутый до бесконечности.

Он чувствовал искривления вокруг исчезающего аттрактора, последние напряжения, от которых это место вот-вот освободится. Внезапно фигуры начали преображаться, обретая плотность и симметрию. Он озирался по сторонам, чувствуя себя внутри кристалла с миллиардами сложно устроенных граней, разноцветных решёток, спиралей и других самых невероятных структур, образующих целое, в котором не было ни недостатка, ни избытка. Бесконечные пещеры, на которые не жалко потратить вечность.

Фаннар взмахнул крыльями и скользнул в ближайший лабиринт.