Эрлик в тумане

Братьев было трудно выбить из колеи. Они выжидательно смотрели на Саар, вставшую посреди каюты. Ей не хотелось садиться на кровать, где несколько минут назад лежала Тома.

— Зачем вы это сделали? — спросила она.

— Госпожа Саар, вы всё неверно истолковали… — начал Франц, но она остановила его взмахом руки.

— Я имею в виду, зачем вы дали своему фамилиару её коснуться? Если то, что говорит Кан, правда, Балгур только увеличил её возможности.

Братья выдержали паузу.

— Заклинание, которым является Балгур, даёт человеку шанс слиться с чистой силой, — наконец, ответил Франц. — Объединить свою личную силу с общим, если так можно выразиться, полем. Но это не просто объединение. Знаете, что такое интерференция? Как следствие взаимодействия поля и этой личной силы, в человеке возникают разного рода изменения. Иногда это идёт ему на пользу. Иногда — нет.

Саар хмуро смотрела на близнецов.

— Я так понимаю, изменения Томы не пошли ей на пользу.

— Да, — ответил Франц. — Но такие вещи невозможно узнать заранее, хотя в этом случае шансы были, пожалуй, не на нашей стороне.

— Это ещё почему?

— Власть над людьми даётся не всем. И редко с благими целями.

— У каждого здесь своя доля власти.

— Не у каждого. А у тех, у кого она есть — ну так взгляните на них, госпожа Саар.

Она промолчала.

— Тем не менее, мы рискнули, — продолжил Франц. — Можете называть это предопределением или манипуляцией, как угодно.

Всем своим видом Саар выражала скептицизм и несогласие с их объяснением.

— Просто вы хотите с ней сыграть. И уверены, что выиграете.

Джулиус улыбнулся.

— Мы выиграем.

— Надеюсь, что у вашего выигрыша будут свидетели, — со злостью проговорила Саар. — Хотя вам, наверное, всё равно.

Близнецы промолчали, решив не опровергать её слова, и она покинула «Грифон», чтобы вернуться туда через день, когда братья завершили своё уравнение, в котором, разумеется, была и она.

Ей почти не приходилось участвовать в разговорах: близнецы обсуждали с Юханом математику и физику, поэтому большую часть времени она просто не понимала, о чём идёт речь. Изредка они обращались к ней и Сверру, с которым ей предстояло работать. Через несколько дней она привыкла к терминологии, словно внезапно научилась понимать чужой язык — ещё минуту назад это был набор звуков, а теперь они обрели смысл, пусть и не до конца понятный.

Говоря между собой, братья и физик вежливо называли Саар «госпожой», но скоро начали говорить просто «она», и это её задевало. Соображения удобства были понятны, но ей хотелось большего, чем местоимение. Сверр тоже молчал и слушал, однако его такое положение вещей не беспокоило. Он должен был следить за состоянием корабля и распределением силы «во избежание утечки», как выразились братья.

Всё это был эксперимент, и никто не мог с уверенностью сказать, как он пройдёт и чем закончится.

— Некоторые думают, — говорили ей братья, — что маги пространства работают с гравитацией. Но даже если речь идёт о Земле, с этим можно спорить. А здесь нет массивных тел, которые могли бы создавать гравитационные колодцы. Мы внутри математической модели. По сути, вы работаете с топологией многомерного пространства, поэтому совершенно неважно, что за предмет в нём находится — большой корабль или маленький зонд.

— Представьте, что вы набираете шприцем каплю жидкости, — объясняли они. — Капля — это аномалия. Игла — «Эрлик». Поршень — наш резонатор, а цилиндр — одна из веток фрактала.

В один из дней они показали ей две модели раскрытой над «Эрликом» улитки. В первой модели длинная спираль заканчивалась расплывчатым пятном, символизировавшим сингулярность. На другом спираль не заканчивалась никогда, образуя новые витки при каждом новом приближении к исчезающему концу.

— Может быть и так, и так, — говорил Франц. — Но это не должно нас волновать — конечный результат в любом случае один и тот же. Кроме того, мы не сунемся в основную улитку, она слишком большая. Нас интересуют ветви. Так мы сможем замкнуть её и не попасться внутрь.

Увеличение одного участка показало Саар, что большая спираль разбивается на аналогичные спирали, чьи выходы, подобные тому, у которого находился «Эрлик», она ощущала во время экспериментов с зондами. Внутренние пространства этих спиралей также уходили в бесконечность или оканчивались сингулярностями чёрных дыр.

— Думаете, такая спираль отходит от каждой чёрной дыры нашей вселенной? — спросил Сверр. — Тогда их должно быть конечное число.

— Это возможно, — согласился Франц. — Но место, в котором мы находимся, может относиться не только к нашей области вселенной. В других тоже могут образовываться чёрные дыры. Если областей бесконечное множество, чёрных дыр тоже бесконечное множество. Хокан, не забивайте себе этим голову. Мы создали иллюстрацию некоторых математических моделей, непротиворечивых и согласующихся с наблюдениями. Но это только модели, а информации у нас мало. Отнеситесь к этому как к допущению. Ничего другого у нас нет. Это место иллюзорно. Мы не воспринимаем то, что здесь происходит — попросту не можем. Мы даже себя не видим такими, какие мы есть. Когда «Грифон» пересёк горизонт аномалии, наше восприятие застыло во времени. То, что мы можем создавать модели окружающей среды, вселяет осторожный оптимизм — здешние законы до определённой степени познаваемы, и вероятность успеха не исключена.

В конце недели они подошли к заключительной части консультаций.

— По нашим расчётам, после запуска резонатора у нас будет около шести суток, прежде чем «Грифон» врежется в гору. Это не должно стать проблемой — мы перейдём на «Эрлик» раньше, — но об этом следует помнить, — говорил Франц. — Прежде, чем запустить резонатор, вы, — он посмотрел на Саар, — изолируете корабль в трёхмерном пространстве, оставив коридор в дополнительных измерениях. Он соединит аномалию с резонатором и одним из выходов основной улитки.

Саар попыталась представить подобную схему.

— Как, в таком случае, «Эрлик» попадёт на Землю? — спросила она. — Разве он не останется в изолированном пузыре под улиткой?

— В определённом смысле мы и так на Земле, — ответил Франц. — И никогда её не покидали.

— А как же «Вселенная — шар»? А трёхмерная поверхность и многомерная внутренность? Все эти ваши фракталы, чёрные дыры и прочая заумная хрень? — разозлилась Саар. — Где мы на самом деле? Вы же ни черта не можете сказать! Только «может быть» и «в определённом смысле»!

Близнецы смотрели на неё, и в эти секунды она видела только их: никакого Сверра, Юхана и Мики — только двуглавое чудовище на своём троне.

— Вы думаете, Вселенная познаваема? — спросил Франц. — Думаете, что можете понять её, если изобретёте для всех явлений умные названия? Правда в том, что мы — слепцы, бродящие вокруг слона, но у некоторых из нас чуть больше воображения. Мы всегда говорили: вы и все остальные вольны выбирать любое объяснение, отвечающее вашей интуиции, религии и опыту. Это не влияет на происходящее, пока вы не начнёте взаимодействовать со средой. А тогда вы поймёте, что есть определённые законы, которые совершенно необязательно согласуются с вашими интуициями. Когда вы, госпожа Саар, работали с пространством перехода, какая разница, что вы о нём думали? Вам нужно было разобраться в законах, и вы это сделали. Вселенная как шар — удобная модель для иллюстрации поверхности и глубины, трёхмерного пространства как одной из граней многомерной природы Мироздания. Из нашей вселенной мы действительно исчезли, нас невозможно там найти, но всё же мы до сих пор и в ней тоже , поскольку находимся в многомерной Вселенной, частным случаем которой является наш мир. Здесь нас удерживает топология многомерного пространства, его деформация и прорыв в наш мир. Когда мы уберём аномалию, деформация исчезнет, и мы окажемся на поверхности. «Эрлик» появится посреди Индийского океана на глазах у изумлённой публики, которая к тому времени уже наверняка соберётся: когда аномалия начнёт уменьшаться, для наблюдателей это будет означать, что мы достигли цели.