rain_dog - Еще одна сказка барда Бидля

Рон молча смотрит на меня, я бы сказал, таращится, но мне не позволяет положение. Парча и бархат как-то сами собой заставляют следить за речью и мыслями. Он не понимает, как я мог принять решение один? Я объясню потом, здесь все равно невозможно разговаривать.

Герцог, прослышав о нашем намерении, недовольства не выказывает. Думаю, ему на нас совершенно наплевать, можем ехать в монастырь, можем топиться в По - главное, посольство, ради которого мы здесь, справлено успешно. Пиры, обеды, литейный завод - все совершенно неважно. По крайней мере, для меня. У меня больше нет ни сил, ни желания смотреть на диковины - мои силы на исходе. Может быть, когда-нибудь потом я горько об этом пожалею - кому и когда доводилось своими глазами так близко увидеть жизнь людей другой эпохи, разделить с ними трапезу, запросто поболтать с герцогом Феррары о делах при французском дворе? Но сейчас меня тяготит сама необходимость находиться среди людей, и Рон с Герми, к счастью, как-то ощущают это, так что стараются заполнить собой - шутками, рассказами - неловкие паузы, которые вот-вот возникнут, когда я выпадаю из реальности.

Мы выезжаем ранним утром 13 июня, пока солнце еще не поднялось высоко. Я поднимаю лицо к небу, к окнам дворца - пусть она еще раз посмотрит на меня, девочка-ангел. Пусть зелень наших глаз вновь встретится, хотя я не узнаю об этом. И отразится в лазурном небе, и наполнится солнечным светом этого уже совсем другого утра.

Весть о неудачных родах и болезни герцогини настигает нас в дороге через два дня. Племянник герцога, вызвавшийся проводить нас до своих владений, вынужден спешно откланяться - раз в семье такое несчастье, он должен быть рядом с герцогом. Мы же, в свою очередь, заверяем его, что будем усердно возносить молитвы о здравии герцогини. И, наконец, остаемся практически одни, сопровождаемые только несколькими слугами из собственной свиты. Мы с Роном перекладываем оружие поудобнее, и на первой же остановке под кронами деревьев небольшой рощицы Гермиона, прошептав отвлекающие и заглушающие заклинания, набрасывается на меня:

- Гарри, ты мне не объяснишь, какого черта мы оттуда уехали?

В исполнении матроны с блестящими на полной шее и верхней губе капельками пота это выглядит весьма впечатляюще, я едва сдерживаю улыбку, но поспешно говорю, заметив, что Гермиона готова обидеться:

- Герми, ну ты просто…

- Что, думаешь, легко быть старухой в восемнадцать лет? - дуется она. Как девчонка.

- Нет, ты же наше прикрытие! Как бы мы без тебя оттуда выбрались? К тому же, у меня есть объяснение тому, что ты стала такая, ну…

- Старая, - зло продолжает она.

- Гермиона, понимаешь, если бы ты была молода и прекрасна, ты вряд ли могла так просто путешествовать. Да и нравы, поверь, у них были такие, что тебя бы просто прижали к стенке в уголке потемнее и…

Рон хмурится, но, думаю, понимает, что я прав.

- Гарри, ты не ответил, - Герми настаивает, - зачем мы уехали? Ведь, - тут она понижает голос, - крестраж же…

- Там, - так же тихо подтверждаю я. - Лукреция умрет через 9 дней, она завещала похоронить себя в Диадеме. Как бы мы выкрали крестраж, будучи в гостях у герцога?

- Так долго ждать? - У Рона от удивления брови ползут наверх. - А почему нельзя было сразу? В нашем мире же время тоже уходит, мы же должны…

- Хорошо, - я начинаю злиться, - вы что предлагаете?

Но они ничего разумного не предлагают, потому что мы и вправду не можем перерыть замок герцога в поисках Диадемы. Потому что нам не войти в покои Лукреции, покуда она жива и вокруг нее придворные лекари и сиделки. Даже если применить чары. Было бы жестоко похищать у умирающей столь дорогую ей вещь… Кражу со взломом (опять!) проще совершить извне.

- Да, - заключает Рон, - а вот красть у мертвых - это по-нашему!

Но у нас нет иного выхода, так мне кажется сейчас. Может быть, я и не учел чего-то, но мой план, так четко оформившийся под сенью апельсиновых деревьев в герцогском саду, по-прежнему представляется мне самым разумным: мы добираемся до монастыря, где царит Элизабетта, пользуемся ее гостеприимством, а 24 или 25, когда тело Лукреции окажется в часовне, аппарируем прямо туда. И оставшиеся пять дней нашего путешествия мы больше не спорим, опять ночуем под куполом небес, но на этот раз размещаемся в двух роскошных шатрах. И никто нас не тревожит - ни разбойники, ни дикие звери. Потому что мы… да, маги (!) и в состоянии о себе позаботиться. Ранним утром мы любуемся на затянутые голубой дымкой холмы, поросшие виноградниками, ажурные купы деревьев, то там, то здесь возникающие перед нами на безмятежных равнинах.

- Странно, - говорит мне однажды Рон, - чуть ли не полмира объехали в этих проклятых поисках - а все какое-то нереальное. Мне кажется, я и вспомнить ничего не смогу. Будто просто картин насмотрелся.

- Это не наш мир, - утешаю я его. - Вот все закончится, и мы обязательно махнем куда-нибудь по-настоящему.

Я не верю ни единому своему слову. Я-то уж точно никуда не махну, я в этом уверен. Но вот они с Герми - почему нет?

Мы достигаем монастыря вечером 20 июня. Элизабетта, принимающая нас на следующее утро, кажется, не слишком удручена известием о болезни герцогини.

- На все Его воля, - как-то бесцветно заключает она. - Мы должны молиться за нее.

И, обменявшись с нами еще парой вежливых слов, она удаляется, видимо, чтобы незамедлительно приступить к молитвам. Я знаю, она не любит Лукрецию. Тогда, 17 лет назад, когда только заключался этот брак, она негодовала. Посланники Папы долго и, видимо, тщетно, уверяли Феррарский двор, что все, что говорят о невесте герцога, просто-напросто злобные слухи, распускаемые завистниками семейства Боржиа. Элизабетта никогда не сомневалась в правдивости этих слухов. А я вот обещал не верить и намерен сдержать свое обещание.

Гермиона, ох, простите, сеньора Мария, проводит в монастыре весь день. В молитвах, как ей и положено. А мы устраиваемся в шатрах под стенами монастыря, бродим по довольно большой деревне, раскинувшейся неподалеку, щедро раздаем милостыню, снисходительно перемигиваемся с местными красотками, бросающими в нашу сторону жгучие взгляды и тут же невинно опускающими глаза. Нам надо продержаться еще три дня, хотя бы до 24 июня. Весть о смерти Лукреции не успеет долететь сюда еще долго, даже если гонцы загонят лошадей. Так что мы просто выжидаем. Еще четыре дня…

У ворот монастыря постоянно толпится народ, здесь и небольшая ярмарка, раскинувшаяся на импровизированной площади, где у больших колодцев путники могут напоить лошадей. Крестьяне, кто победнее, кто побогаче, горожане, приехавшие на молитву, и нищие, нищие, калеки, прокаженные… Они бросаются к нам, стоит нам только оказаться в зоне видимости, хватают за плащи, трясут культями перед самым нашим носом. Торговцы предлагаю купить реликвии - палец Святого, прядь волос, упакованные в безвкусно раскрашенные деревянные ящички. И, когда кто-то в очередной раз хватает меня за одежду, я только брезгливо отстраняюсь, ожидая увидеть изъеденные проказой черты. Но на меня из-под темного покрывала глядят в упор жгучие темно-карие глаза, вот покрывало чуть сползает в сторону - черные волосы, смуглое лицо. Цыганка! Я почему-то пугаюсь, хочу вырваться, а Рон уже довольно далеко и не может прийти мне на помощь.