rain_dog - Летучий корабль

Но вот когда я открываю глаза уже при ярком свете дня, безжалостно льющемся в комнату из открытых окон, я понимаю, что все то, что казалось мне таким естественным и правильным в ласковой темноте этой ночи, может теперь предстать перед моими глазами совершенно иным. Признавайся, Поттер, ты впервые провел ночь с мужчиной? Позволял целовать себя, стонал, когда он брал тебя, а ты не чувствовал боли — только одно неукротимое ненасытное желание быть с ним? Чуть не плакал, кончая от его прикосновений… чтобы потом заснуть у него на плече, прижимаясь к нему всем телом, вслушиваясь в его успокаивающий негромкий голос, уговаривавший тебя не думать ни о чем, просто сдаться… И ты сдался, Поттер. Ты даже не вспомнил о том, как он насиловал тебя вчера, просто поверив в его слова — «он не хотел так»… ты бы не дался по-хорошему, ты это знаешь, ты даже успел сказать ему об этом, когда он целовал твои плечи, чуть дотрагивался губами до выступающего позвонка у основания шеи, отчего тебе, великовозрастный дурак, было щекотно, тепло и уютно. Потому что ты перестал жалеть о том, что дался… Когда темно, не думать ни о чем гораздо проще. А вот сейчас ты проснулся рядом с лордом Довиллем, с которым ты, идиот и извращенец, трахался всю ночь до одури…

Если я сейчас повернусь к нему… что, вернее, кого я увижу? Пиратского капитана, взявшего в свое личное пользование смазливого мальчишку? Непроницаемые насмешливые глаза человека, которого я, как мне казалось, знал на протяжении стольких лет? Правильный брак, правильная жизнь, правильная карьера…картонный герой… Что он скажет мне? Вставайте, Поттер, и приведите себя в порядок? Дело в том, что я почти и не сомневаюсь в том, что это так и будет. Что у такого, как он, может быть минутная слабость, хорошо, не минутная, но… день всегда расставляет все по своим местам. И мне будет невыносимо стыдно, и я опять, как и вчера, не смогу одеваться под его холодным взглядом, с трудом находя на полу свою разбросанную одежду (интересно, где она, если он снял ее заклинанием?). Если так, то я сам попрошу его наложить на меня заклятие забвения. И еще… что он собирается делать дальше? Я даже подумать не могу о том, что мы с ним вернемся на пиратский остров, причем я, по их законам, буду иметь статус… да-да, практически, имущества господина капитана.

Наверное, он еще спит — его кисть совсем рядом с моей щекой, мне кажется, я даже могу ощутить легкое тепло, исходящее от его руки. Для меня совершенно неожиданно, что я могу рассматривать его так близко — его пальцы чуть согнуты, заметные выпуклые вены на запястье, чем-то напоминающие дорожки или тонкие изогнутые веточки. И кожа здесь, на тыльной стороне руки, значительно светлее — я до сих пор никак не могу привыкнуть к его загару. И полуоткрытая ладонь сейчас кажется мне мягкой: рельефно выступающие подушечки у основания пальцев, сеточка линий и штрихов. Они складываются в квадраты, ромбы и треугольники — непонятная, непостижимая схема его жизни. Да, а еще чуть ближе ко мне смутные очертания метки Темного Лорда — еще одна из станций на карте его личной подземки.

Я часто раньше смотрел на колдографии, изображавшие лорда Довилля во французских газетах или в Пророке, любовался, да-да, теперь я, кажется, знаю, как это называется. Нет, это было не любопытство… такое странное желание разглядывать лицо того, кто оскорблял тебя год за годом, кого ты якобы ненавидишь, не можешь там за что-то простить. Да, я любовался им, глядя на узкие длинные пальцы, унизанные перстнями, небрежно держащие сигару или задумчиво поглаживающие ножку бокала, медленно двигаясь вверх и вниз, скользившие вокруг круглой подставки… Я чувствую, что краснею. И мне почему-то ужасно хочется дотронуться до этой мягкой расслабленной кошачьей лапы, я осторожно тянусь кончиками пальцев… глупо, просто потрогать и… и он тут же резко сжимает ладонь. Я пойман.

- Попался? — тихо произносит он, оставаясь по-прежнему лежать позади меня. И сгибает руку, не выпуская моих пальцев, поворачивая меня лицом к себе. — А я все думаю, когда ты перестанешь делать вид, что спишь? Размышляешь о жизни?

Проведя на Кесе несколько дней, я вскоре пойму, что рядом с ним бесполезно притворяться спящим — он просыпается мгновенно, стоит мне только зашевелиться или сонно приоткрыть глаза. Его невозможно застать врасплох, наверное, это старая привычка еще со времен войны, которая и для него, и для меня все никак не заканчивается.

Я уже было собираюсь открыть рот, чтобы ответить, но, как только я вижу его лицо… о, Мерлин! Кажется… точно, ведь вчера вечером, когда он сбросил меня с подоконника в момент моего трогательного и окончательного прощания с незадавшейся жизнью, я же ударил его. И вот теперь уже точно могу констатировать, что попал, потому что по высокой скуле, а также вокруг заметно припухшего глаза лорда Довилля сейчас лиловеет весьма внушительный синяк. И я отчего-то думаю, что вот теперь он уже точно похож на настоящего пирата, особенно если закрыть подбитый глаз черной повязкой. Да-да, пятнадцать человек на сундук мертвеца! И бутылка рому! И я, вместо того, чтобы придать своему лицу гордое и независимое выражение оскорбленной и уже точно неоднократно поруганной невинности, начинаю сначала улыбаться, пытаюсь сдержаться, потому что улыбаться больно (а почему, я в тот момент не могу вспомнить), но у меня ничего не выходит. Я просыпаюсь в постели с господином капитаном, убийцей, грабителем и насильником, которого еще вчера считал маньяком, боюсь даже взглянуть ему в глаза, долго размышляю, как мне теперь жить дальше… и вот уже чуть ли не смеюсь во весь голос, во всяком случае, довольно внятно хихикаю, глядя на его разбитое во вчерашней драке лицо. И успеваю заметить, что глаза у него совсем не холодные. Он тоже почему-то улыбается, глядя на меня…

- Ну и синяк у тебя, ты бы видел, — с трудом унимая глупый смех, говорю я, продолжая называть его на «ты», хотя и не совсем уверен в том, что сейчас это обращение уместно.

- Ты бы на себя посмотрел, — парирует он, и тут я понимаю, что, весьма вероятно, выгляжу ничуть не лучше — вот отчего мне так больно улыбаться.

А он почему-то продолжает обнимать меня, так и не разжимая рук, а потом осторожно проводит пальцами по моей щеке и разбитым губам. И мой первый страх уходит: он не заставит меня пожалеть о том, что я сдался, поддался его желаниям, перестал лгать себе, что сам-то я ну никак не мог хотеть ничего подобного. Потому что я правильный, я был, черт побери, женат на рыжекудрой Джинни Уизли… А вот теперь мне весьма нехитрым способом объяснили, что я не совсем то, что о себе думаю.

- Да, — говорит он, продолжая улыбаться и разглядывать меня, придерживая за подбородок и чуть поворачивая мое лицо так, чтобы на него падал свет, — это как-то не очень тянет на романтическое пробуждение после бурной ночи.