Валентин Маслюков - Рождение волшебницы

То был объятый дымным пламенем Смок, древний морской змей, который давно уже не давал о себе знать. Засевшие на крышах Толпеня горожане различали мерно машущие крылья, откинутые назад ноги, большую голову на вытянутой струной шее и даже как будто почерневшую от огня чешую.

Распластавшись на ветру, змей круто спустился к пылающим Попелянам, где волшебный дворец превратился в высоченный костер. При виде змея все, кто еще обретался вокруг усадьбы, обратились в повальное бегство. Смок спустился с подветренной стороны в выжженный дотла сад и засвистел. До нутра пронизывающий, сбивающий людей с ног свист оборвал трубное гудение пламени.

Казалось, еще мгновение-другое — и поваленные по окрестным полям люди навсегда оглохнут от этого умопомрачительного свиста. Но, верно, и змей выдохся — он смолк. Сбитое было с дворца пламя снова взметнулось. Поворочавшись и набравшись духа, Смок снова сомкнул пасть щелью и изо всей мочи дунул — режущий и свирепо свистящий вихрь слизнул с дворца огонь и понес его над землей.

Потемнело. Сквозь сизую пелену пробивало по-зимнему тусклое солнце. Новый, после заметного перерыва, протяжный свист вызвал из сгустившихся туч снег. Чем сильнее надрывался змей, тем пуще нахлестывал дождь, рождаясь как будто бы над самой землей. Вперемешку с потоками холодного ливня летела снежная крупа, град, и все завертел, скрывая солнце, буран.

Не прошло и получаса, как белые сугробы погребли под собой грязь. В снегу стояли обугленными раскоряками деревья. По закоптелым, в потеках, стенам дворца сочилась тающая вода. Над Попелянами и окрест сеялся холодный осенний дождик, а двумя верстами дальше сияло летнее солнце.

Пахло мокрой золой и гарью, местами над развалинами блуждающего дворца из-под сугробов струился чахлый дымок, но открытый огонь нигде уж не мог пробиться.

Змей, деятельно скакавший по всему саду, чтобы гасить пожар с того и с другого бока, устало сник. Он опустился чешуйчатым брюхом в грязь и окутался паром — вода в лужах вокруг лап кипела. От змея исходил жар едва притушенной головни, неровное дыхание его обжигало, так что поблизости снова начинали тлеть, занимались бегущими язычками пламени ломаные стволы и ветви деревьев. Змей отворачивался от дворца, чтобы не поджечь его ненароком заново. И кое-кто из свидетелей утверждал потом, что раз или два Смок, измученно вздыхая, прикрывал пасть крылом — как воспитанный человек, который желает уберечь окружающих от своего нечистого дыхания.

Толстые лапы змея скользили, он пошатывался от утомления и бестолково топтался возле пожарища. Потом Смок повернул, натужно волоча по земле граненый хвост. Ограду он кое-как переступил, раздавил брюхом и поковылял дальше, чиркая по земле кончиками полураскрытых крыльев. Жаркое, больное его дыхание опаляло на сотню шагов вокруг, и трава загоралась под брюхом, когда он останавливался передохнуть.

Вольно или невольно Смок придерживался большой государевой дороги, которая неминуемо выводила его к столице.

Нельзя утверждать, что это был намеренный замысел — подвергнуть Толпень разорению. Когда деревенского вида избы, амбары, клети захрустели у змея под брюхом, он с усилием поднял голову, мутно всматриваясь во встающий за зелеными купами Невльского предместья город. И словно бы удивился. Как заплутавший пьяница, который нежданно-негаданно обнаружил перед собой препятствие. Большая уродливая голова его на жилистой шее укоризненно покачивалась. Он тупо разглядывал город, натужно кумекая, а потом побежал — тяжело и грузно затопал, сокрушая трехпалой лапой то дом, до яблоню. Распластанные крылья секли верхушки вязов и тополей, задевая крыши, взметали брызги черепицы и тучи соломенной трухи. Разрушенное предместье уже горело; зачарованные ужасом люди прятались по закуткам. Земля тряслась в такт частому топоту.

Хорошенько разбежавшись, змей сильно махнул крылами и полетел — так низко и тяжело, что кончики крыльев, прогибаясь при взмахах, цепляли печные трубы и шпили церквей. Бурный вихрь катился за летящим змеем, вздымая пыль, поднимая в небо развешенное на веревках белье и скручивая тонкие верхушки деревьев.

Полет, однако, не задался, Как ни силился Смок набрать высоту, старательно вытянув ноги вдоль туловища, скоро устал махать. Изнемогая, он выставил ноги вперед, откинул голову и ухнул с размаху подле соборной площади. Узкие, высокие, в четыре и в пять этажей, дома стояли здесь так тесно, что, развалив все наверху вдребезги, Смок не достал твердого основания под собой. Змей барахтался, проваливаясь еще глубже, когда попадал лапой на хлипкие перекрытия; при этом он бил крыльями, сокрушая кровли по сторонам. Сиплое дыхание его воспламеняло пересохшее дерево внутренних перегородок, разбитые лестницы и потолки, соломенные крыши, довольно обычные даже на лучших улицах столицы.

Змей упорно карабкался, сокрушая все своей бронированной грудью. Народ метался в бессильном отчаянии. Грохот обрушенных стен заставлял толпеничей разбегаться, мало кто помышлял об имуществе.

Вот когда следовало поднять свой державный меч великому слованскому государю Рукосилу-Могуту! Однако чародей медлил выступить на защиту подданных… Змей же продолжал двигаться, проламывая дорогу по густонаселенным и застроенным слободам города. Помогая себе крыльями, чтобы подняться из каменных трясин и осыпей, он прокладывал через город безобразный ров. Пылавшие повсеместно пожары нельзя было тушить из-за непроходимых завалов.

А змей, видно, и сам горел. Из последних сил проломившись на берег Белой, он с шипением плюхнулся в воду, затопив при этом десяток больших и малых кораблей у причалов. На середине реки вода покрыла змея выше хребта, тут можно было остановиться. Раскаленное нутро жаждало, в бурлении кипящей воды, змей основательно хлебнул и тотчас закашлял, поперхнувшись паром.

Часа два хлюпал и возился он в реке, отмякая, и не обращал ни малейшего внимания на пылающий сплошным заревом город. Столица горела, а Смок выбрался на правый берег Белой, где стояли жалкие хижины рыбаков, и потащился на закат солнца.

Надежда взлететь заставила его разбежаться, напрягая силы. Он растопырил крылья и помчался, тяжело топая, — десяток-другой верст по густо желтеющим полям, через дороги, тропинки и перелески; размашистые подскоки переходили в полет, снова змей начинал быстро-быстро перебирать ногами и летел над самой землей… чтобы грянуться наконец в овражистую ложбину. Здесь Смок остался на вспоротом дочерна поле.

Разбросав крылья, лежал он чудовищной мертвой грудой.