Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — курпринц

— Это многообразие может определять только Церковь! — заметил он строго.

— Согласен, — ответил я. — Согласен!

Он кивнул, вроде бы удовлетворен, но поглядывает с недоверием, ибо если он имеет в виду под Церковью папу римского, ну пусть еще и конклав его кардиналов, то я понимаю вообще всех священников, где есть место и Мартину Лютеру.

Реформация Церкви, мелькнула мысль, в здоровом обществе не прекращается никогда. Мунтвиг ошибся, пытаясь вернуть Церковь к ее истокам, ее чистоте и незапятнанности. Точно так же крупно ошибся Иисус, когда врывался в синагоги и переворачивал там лавки менял, лупил веревками торговцев и кричал, что пришел не нарушать закон, а исполнить, пытаясь вернуть веру отцов к ее истокам, к ее чистоте и примитивизму.

Правильнее поступил Павел, который ничего не стал ломать и отрицать, а попросту творчески развил еретические воззрения Христа, создал надстройку над старым фундаментом и объявил эту ересь новым учением под названием «христианство»…

Мы проехали к центру, а там среди народа, что просит у епископа благословления, к нам протиснулся дюжий мужик с толстыми руками и корявыми пальцами. По виду каменщик.

— Ваше преосвященство! — взмолился он отчаянным голосом. — Благословите и отпустите мои грехи!

Геллерий произнес с подозрением:

— А часто ли ты бываешь в церкви, сын мой?

Каменщик ответил с тяжким и таким же отчаянным вздохом:

— Ваше преосвященство, у меня всегда столько работы, что ну никак не могу выкроить времени для посещения церкви! Хорошо, если удается забежать ненадолго раз в месяц, а чаще, уж простите, так и вовсе…

Епископ сказал сурово:

— Сын мой, ты должен духовные нужды и запросы ставить выше мирских дел! Душа вечна, ее вложил в человека сам Господь, а тело — тлен. Оно скоро, как ты знаешь, снова превратится в глину, из которой было изготовлено столь умело.

Каменщик испуганно и покаянно опустил голову. Я поинтересовался:

— Но ты хочешь пойти в церковь?

— Да, — ответил он с жаром, — однако у меня большая семья, восемь детей, всех надо кормить, я не успеваю…

— Ты можешь, — сказал я веско, — говорить с Богом прямо на работе. Это кощунство и ересь полагать, что Господь стал туг на ухо и слышит нас только в церкви. Он слышит даже журчание подземных вод, шелест сяжек муравья, щелканье мандибул кузнечика, а твои слова, обращенные к нему, услышит в любом случае.

Геллерий нахмурился, а мужик воскликнул пламенно:

— Спасибо, ваше высочество! Спасибо!

— Он слышит даже то, — напомнил я, — о чем думаешь. Потому не греши даже в мыслях!

Он торопливо попятился, часто и низко кланяясь, весь полный благодарности так, что вокруг него вот-вот расцветут цветы, если их, конечно, посадил бы кто и поливал.

Епископ посмотрел на меня с растущим подозрением.

— Сэр Ричард, это мне показалось, или вы в последнее время все чаше сомневаетесь…

— Ваше преосвященство?

— В ведущей, — закончил он, — и направляющей роли Церкви?

— Что вы, — испугался я, — как можно?.. Просто лучшая молитва Господу — упорный труд, как он сам же и сказал. Потому ничего страшного, если этот каменщик будет хорошо выполнять свою работу, а молиться вслух или мысленно там, где ему удается. Но, конечно, это в виде исключения! Только для тех, кому некогда. Остальным в церковь ходить обязательно.

Он с горестным вздохом покачал головой.

— Люди ленивы, сэр Ричард. Если позволить не посещать церковь по каким-то уважительным причинам, тут же все отыщут для себя именно эти причины.

— И церковь опустеет? — ответил я с недоверием. — Вот уж не поверю! Мне кажется, вы возводите хулу на святую и непорочную церковь.

Он коротко усмехнулся.

— Моими словами да мне же? Сэр Ричард, вы очень непростой человек. И потому очень важно, чтобы не отклонялись с верной и прямой дороги, указанной свыше.

На площади мы расстались, он поехал направо в собор, а я, понятно, налево, надо осмотреть место, где бравые плотники с упоением и азартом сооружают высокий помост со ступеньками, а на помосте широкий стол с вделанными в него цепями по четырем углам, за них прикуют руки и ноги преступника.

Пока я оглядывался, не покидая седла, на телеге привезли большую жаровню на широкой треноге. Конструкция за века почти не изменилась, я когда-то на такой жарил шашлыки, но завтра здесь на раскаленных углях будут поджаривать мошонку. Ну и кишки, выдранные оттуда же через рану.

Под веселые возгласы немногих зевак на площади жаровню встащили и водрузили на помост рядом со столом, это чтоб и палачу удобно, не сходя с места, выдирать гениталии и сразу же перекладывать на раскаленные угли, и чтобы казнимый видел, как это все чадно горит и мерзко воняет под аплодисменты и довольные вопли общественности.

На другой день ближе к полудню у шатра прогремел и оборвался быстро перестук конских копыт, Зигфрид спросил, кто и зачем, а затем распахнул полог.

— Ваше высочество, гонец из города!

Гонец вбежал и заговорил без всяких поклонов и преклонений, как я и требую:

— Ваше высочество, глава городского суда просил передать, что принца признали виновным и присудили к смертной казни четвертованием.

Я сказал бодро:

— Как христианин и гуманист не могу не обрадоваться справедливому и беспристрастному судейству.

— Весь город ликует, — ответил он. — Видимо, еще те христиане!

— Когда, — поинтересовался я, — приведут приговор в исполнение?

— Ввиду военного времени, — ответил он, — все сроки сокращены. Казнь будет совершена сегодня через три часа. Сейчас к осужденному направлен священник, чтобы тот приготовил виновного к тому, что он вскоре предстанет перед Господом.

— Отлично, — одобрил я. — Можно даже двух священников. Или трех. Главное, чтобы казнили. И без всякой там замены штрафом.

— Через два часа, — доложил он почтительно, — его выведут из городской тюрьмы, посадят в особую телегу и повезут к месту казни. Если его высочество изволит присутствовать…

Я оскорбился:

— С чего бы я пропустил такое зрелище? Обязательно буду!.. Пусть мне оставят место в переднем ряду.

Он поклонился и отступил.

— Все передам, ваше высочество. Если казнь затянется, что вам принести: пироги с телятиной или с клубникой?

— С клубникой, — сказал я. — Но сперва с телятиной.

Через пару часов из лагеря потянулись в город одетые по случаю праздника лорды, Альбрехт заехал за мной, я сказал, что уже иду, а когда вышел, возле шатра уже крутится Бобик в ожидании, а черный, как ночь, арбогастр стоит молча и солидно, словно вырезанный из трапезундского мрамора.

В город на площадь мы прибыли вовремя, дождались, когда покажется телега, уже в нечистотах, которыми забросали принца, пока его везли по кривым улочкам.