Робин Ла Фиверс - Жестокое милосердие

В замке нас сразу ведут в большой зал. Стены завешаны яркими шпалерами, в камине ревет жаркий огонь. Я вижу полноватого русоволосого бородача и рядом с ним — изысканно одетую женщину. Она что-то говорит, и он буквально ловит каждое слово. В это время объявляют о нашем прибытии, и картина сразу меняется. Женщина отступает назад и скромно опускает глаза, тогда как вельможа — барон, надобно полагать? — торопится нам навстречу.

— Дюваль! Что за приятная неожиданность! — восклицает барон Джеффой, однако лицо выдает его: на самом деле он не очень-то рад. И даже более того. Вид у барона едва ли не испуганный, и я догадываюсь, что именно Дюваля ему сейчас хотелось бы видеть менее всего. А он продолжает: — Нынче нам необыкновенно везет на гостей, вхожих ко двору. У нас уже несколько дней живет госпожа Иверн.

Дюваль резко вскидывает голову, пристальный взгляд серых глаз останавливается на красавице.

— Ей слишком тяжко сейчас находиться при дворе… ну, вы же знаете, — понизив голос, добавляет Джеффой.

— Да, так она утверждает, — бормочет Дюваль, и я слышу в его голосе горькие и гневные нотки, которых до сих пор не замечала.

Я тоже смотрю на женщину у очага. Госпожа Иверн сидит опустив голову — ну просто воплощение благочестивой задумчивости. Точно в такой же позе я сиживала на скучных уроках в монастыре, когда меня уличали в шушуканье с Сибеллой или Аннит.

— Барон, позвольте вам представить мою кузину, девицу Рьенн!

Заслышав слово «кузина», Джеффой понимающе улыбается.

— Весьма польщен, — говорит он, и в его взгляде появляется нечто сальное. — Прошу, дорогая, чувствуй себя как дома. Ты с нами поужинаешь, Дюваль? Или вы так притомились в дороге, что предпочтете ужинать у себя?

Дюваль по-прежнему не сводит глаз с печальницы у камина.

— Нет, — говорит он. — Мы с удовольствием присоединимся к вам, а заодно и послушаем, что нового при дворе.

Я уверена, что мадам Иверн чувствует его взгляд. Почему она даже головы не поднимет?

Стоит мне об этом подумать, как она, словно услышав, именно это и делает. Внешне она само очарование, но ее враждебное отношение к Дювалю физически ощутимо.

— Отлично! — восклицает барон. — Сейчас кто-нибудь покажет ваши комнаты, чтобы вы могли освежиться! — И тянется к уху Дюваля: — Спорю на что угодно, вы с кузиной желали бы расположиться в смежных комнатах, mais oui? [6] Mais oui? — Не так ли? ( фр .)

И он подмигивает до того нагло, что у меня руки чешутся взяться за кинжал. Ни дать ни взять почувствовав это, Дюваль крепко берет меня за локоть и увлекает наверх.

Мне достается просторная комната, к тому же великолепно обставленная. Я с тоской оглядываю широкую кровать с пологом, воспользоваться которой мне предстоит лишь через несколько часов. Тяжко вздыхаю и, делать нечего, принимаюсь готовиться к вечернему застолью. Раздеваясь, я все думаю о неловкости, обуявшей барона при виде Дюваля, о явной враждебности госпожи Иверн… и о непроницаемой выдержке моего спутника. Чего доброго, нынче вечером мне предстоит узнать что-нибудь важное!

Ну или хоть позабавлюсь за ужином, разгадывая, что так рассорило Дюваля и госпожу Иверн. Интересно, в какой мере желание Дюваля трапезничать вместе с хозяином объясняется ее присутствием здесь? Я даже с другого конца большого зала рассмотрела, насколько красива эта женщина. Бледная кожа, волосы что золотые нити, а уж одета!.. И зачем я с таким усердием, достойным лучшего применения, удирала с уроков хороших манер и женского очарования?

Я смотрю на себя в зеркало из полированного серебра, висящее на стене. Мы с мадам Иверн — полные противоположности. Она похожа на драгоценный камень в изысканной оправе. Я — хмурая и серьезная; даже перед зеркалом стою, сдвинув брови. Заранее слышу, как захохочут барон и его жена, когда мое жалкое притворство будет разоблачено… Ну уж нет! Я ни под каким видом этого не допущу!

Разглаживаю складку между бровями, это делает меня чуть-чуть симпатичнее. И все равно — куда мне до Иверн!

Я обмакиваю льняное полотенце в теплую воду — та чуть заметно благоухает розовыми лепестками, это ли не роскошь! — и тщательно обтираюсь.

У меня с собой только одно платье, в котором не стыдно выйти к столу. Не хочется его надевать, я по нему отнюдь не соскучилась с того последнего раза, но куда денешься?

Прихотливую прическу, как у мадам Иверн, тоже не сделать, зато при мне та самая сеточка для волос, украшенная жемчугами. Я улыбаюсь. Все мои темные умения тоже при мне, а что есть у нее?

Как раз когда я заправляю последнюю упрямую прядь, раздается стук в дверь. Я открываю ее и вижу Дюваля, готового сопроводить «кузину» вниз. Он окидывает меня долгим внимательным взглядом — еще бы, ведь переодевание сильно изменило мой облик. Я, в свою очередь, рассматриваю его. Он тоже переоделся — сменил кожаный костюм для верховой езды на элегантный черный дублет, в вороте которого виднеется свежее белье. Уж не является ли черный его знаковым цветом? Дюваль все смотрит, и мне становится неуютно: в его взгляде мерещится пробудившийся мужской интерес.

— Не уверен, что позволил бы своей кузине выйти на люди в подобном наряде, — произносит он наконец.

Я напоминаю:

— Твоей кузине, господин мой, особо не из чего выбирать.

— Что ж, — говорит он отрешенно, — значит, судьба наша такая. — И протягивает руку: — Идем, нас уже ждут.

Чуть помедлив, я опасливо беру его под руку. Необходимость соблюдать все эти светские ритуалы ужасно бесит меня, и я не упускаю случая слегка помучить его.

— Кажется, мадам Иверн тебе не слишком обрадовалась, — замечаю я вполголоса. — Да и барон не в восторге.

Он фыркает. Кто бы мог ждать от него столь низменного проявления чувств в присутствии дамы!

— У нас с госпожой Иверн весьма разные взгляды очень и очень на многое. А вот от барона я подобного не ожидал! — Он смотрит на меня сверху вниз, в глазах возникают искорки смеха. — Ты же знаешь, кто она такая? Или нет?

Я готова проклясть свою неосведомленность. Это даже противнее, чем идти под ручку с Дювалем.

— Нет, — отвечаю я коротко. — Не знаю.

У Дюваля вырывается лающий смешок:

— Дорогая моя убивица, это же пассия покойного герцога!

Я так и ахаю:

— Французская шлюха?!

Его взгляд становится пристальным:

— Почему ты ее так называешь?

Я пожимаю плечами, глядя вперед, где уже виден большой зал. Теперь, когда я знаю, кто такая мадам Иверн, меня снедает непотребное любопытство.

— Так называли ее сестры в монастыре, — говорю я Дювалю.

Повисает пауза. Его глаза уже не смеются.

— Вот так, значит, — говорит он. — Для полноты картины добавлю, что я сын французской шлюхи.

У меня под ногами как будто разверзлась бездонная пропасть. Слова Дюваля гудят в голове, словно удары тяжкого колокола. Так он один из бастардов герцога! Единокровный брат герцогини!