Рождество Северуса Снейпа

Тишина — густая, черная — обрушилась на меня и, обняв, поволокла прочь.

Вторая Рождественская ночь

— Вы что-то ищите, сэр?

Я лихорадочно рылся в разбросанных по столу открытках. Ничего я не ищу. Просто рассматриваю картинки, я поклонник оленя Рудольфа, остролистов, омел, елок, венков и всей прочей красочной бессмысленной мишуры. Наверное, кто-то другой забрал. Вот и прекрасно. Вот и замечательно. Я уверен, что забрал кто-то другой. Или они и вовсе не прислали заказ, зачем в доме посторонние, грязи от них, проще купить красную куртку, колпак и фальшивую бороду, быть может, Джеймсасириуса провести не удастся, но Альбуссеверус такой доверчивый.

На маленьком картонном прямоугольнике, конечно, красовался олень с дурацкими лампочками, запутавшимися в рогах, лампочки подмигивали зелеными и красными огнями, олень тоже подмигивал вытаращенными буркалами и вилял хвостом. Мистер и миссис Поттер для…

Только сейчас я заметил, как дрожат руки.

Олень был отправлен в мешок к остролистам и парочке венков. Время то же самое, что и в прошлый раз. Значит, опять последний визит.

— Счастливого Рождества!

Я посмотрел сквозь подросшего на год сотрудника Департамента празднеств и вывалился в декабрьский снег.

***

— А я знал, что это окажетесь опять вы.

Из-за прикрытой двери раздавались ликующие детские голоса и резкий посвист взрываемых фейерверков. Те еще близнецы Уизли. Урезонивающему голосу миссис Поттер удавалось прорваться сквозь праздничный шум на короткие промежутки времени, однако ни смех, ни гомон, ни визг хлопушек не прекращались.

Шум за дверью существовал как-то совершенно отдельно от сонной и теплой тишины, заволокшей маленькую кухню, наверное, слишком тесную для двух взрослых и особенно для двух детей и уж невообразимо тесную для четверых.

Он сидел на стуле в добром ярде от меня, но мне казалось, его острые колени, выпирающие под тертыми старыми джинсами, касаются моих.

— С вашей стороны было очень любезно снова предложить мне виски, мистер Поттер.

— Сегодня так же холодно, как и в прошлом году, — пожал он плечами и небрежным жестом звякнул бокалом о мой бокал. Янтарно-желтая жидкость на дне блеснула мутноватой искрой.

Мы выпили.

— Судя по тому, что вы приняли мое предложение, ваша работа на сегодня окончена?

Я кивнул.

— Джеймс уверен, что вы не настоящий.

Я опять кивнул. Джеймс всегда был в этом уверен, это уж точно.

— Зато Альбус полюбил вас с первого взгляда.

Я кивнул в третий раз. Альбусу всегда казалось, что он меня любит.

Почему он не идет к жене и детям. Почему сидит на кухне с ряженым стариком, цедит с ним виски, улыбается, жмурится, сонный и расслабленный, счастливый отец семейства, муж.

Что я-то здесь делаю.

Просто пью, оттаиваю от морозов и тьмы, ничего не помню и не хочу помнить, желтоватое медовое пламя свечей, деревянный пол, деревянный стол, полумрак, растрепанные вихры, круглые стекла, острые коленки, мне не сегодня-завтра судить квиддичный матч, и все еще живы — кроме тех, кто умер давным-давно.

И что же он хотел мне сказать? Хотел — и не успел. Какая разница, если все равно ничего не изменишь.

Удобнее всего сидеть молча, потягивая виски и слушая, как по ту строну двери Джеймссириус и Альбуссеверус заливаются хохотом.

Я рад, что у Поттера все хорошо. В конце концов, я столько лет на это…

— Может быть, вы все-таки скажете, как вас зовут, сэр?

Почти Безголовый Ник, хочется ответить мне.

— Зачем вам мое имя? Я — Отец Рождества, случайный человек. Сейчас допью свой виски и уйду.

— Ни такой уж случайный, раз я пью с вами уже второй раз.

— Пьете с кем попало, мистер Поттер. Только и всего. Возможно, ни с кем попало. Кажется, год назад вы сказали, что я вам напоминаю кого-то. Люди любят цепляться за иллюзии. Симпатизировать мертвым чрезвычайно удобно, мертвые никогда не разочаровывают.

Моя сентенция повисла в воздухе. Правильно, глупо отвечать на подобное. Я без разрешения потянулся к бутылке и налил себе сразу полстакана. В моем положении много выгодных моментов, в том числе и тот, что похмелье мне никоим образом не грозит.

Поттер тоже плеснул в свой стакан, едва прикрыв дно.

— Вы какой-то по виду очень невеселый Отец Рождества. У вас что-то случилось, так? — брякнул он отрывисто, почти небрежно. — Может быть, я могу помочь?

— Ничего не случилось.

— Вы уверены?

— Уверен.

— Ерунда какая-то, — он опрокинул содержимое своего стакана в рот и громыхнул стеклом об стол. — Мне самому непонятно, к какой стати я к вам цепляюсь.

— Думаю, вы хотите мне сказать.

— Что?

— Ну, очевидно, те самые слова. Которые сказать не успели. Помните? Все дело в том, что я кажусь вам на кого-то похожим.

— Помню, конечно. Странно, что вы это запомнили. Почему я должен сказать эти слова вам? Я вас совсем не знаю.

— Не хотите — и не надо. Мне, в общем, все равно.

Лицо Поттера напряглось, как-то осунулось, и я отчетливо увидел, что его в самом деле что-то тревожит.

«Альбус!» — донесся сквозь дверь увещевающий голос миссис Поттер.

Его младшего сына зовут Альбус. Северус — только невнятная надстройка, не имеющая никакого особого смысла, второе имя, вспоминаемое разве что в официальных бумагах, память, упрятанная на задний план, на задворки, подальше. Сиротская безликая благодарность. Успокоение совести. Упоение собственным благородством.

Мне не нужна никакая благодарность. И я здесь только затем, чтобы делать свою работу. Поттеры, Уизли, Смиты, Мак-Дугалы — кто угодно, у кого есть дети. И нет никакой разницы.

— Мне пора идти, мистер Поттер. Спасибо за виски.

Он посмотрел куда-то сквозь — и неожиданно торопливо проговорил, словно сорвавшись, словно не очень-то отдавая себе отчет, зачем говорит, что говорит — и кому.

— Столько лет прошло. Я всех их вспоминаю. Всех, кто погиб. Он умер у меня на руках. Когда он умирал, я ни секунды об этом не сожалел. А все могло быть по-другому. Иногда мне кажется, если я перестану о нем думать, это будет… предательство. Не хочу его предавать. Достаточно того, что раньше я его ненавидел.

— А он вас?

— Я был уверен, что и он меня — тоже. Он любил мою мать. Всю жизнь.

— Какая трогательная история, — усмехнулся я, сдирая колпак, и оттер лоб бархатной теплой тканью. Бархат вонял растаявшим снегом, леденцами и еще какой-то дрянью. Лебяжьи перья с оторочки щекотали нос.

Только и осталось, что прочихаться, прочухаться, встать и выйти вон.

Слышишь, Поттер, скажи спасибо, что твоя женушка не отвалила с причала, оставшись вечной невестой, распяленной на перемычках «никогда» и «всегда», вот бы при таком-то раскладе я послушал все эти песни, песенки, сказочки под Рождество, под дрянной виски, под сурдину трех «с»: сопли, слюни, слезы! Ничего ты не терял, мальчишка, ты и понятия не имеешь, что это такое — терять! Подумаешь, крестный, ты его и знать не знал! Или Люпин — да кем он тебе был? Никем! Может быть, Дамблдор? О да, никого ближе не придумаешь! Или вот этот, который тебя ненавидел, а ты его — нечего сказать, очень значимая потеря! Значимая настолько, что ты вдруг рассупонился с пол-оборота, стоило лишь постороннему человеку невольно напомнить тебе… и вот ты уже бормочешь, выворачиваешься наизнанку, мямлишь, выдавливаешь из себя переживания, которым грош цена.