Рождество Северуса Снейпа

Клиника святого Мунго.

Я взял газету и уткнулся в текст. «Сегодня ранним утром, 24 декабря, глава Штаба Ауроров Гарри Поттер был доставлен в клинику святого Мунго. От комментариев сам мистер Поттер и его ближайшее окружение отказались, по-прежнему следуя правилу неприкосновенности личной жизни. Детали пребывания в клинике и то, что же именно привело мистера Поттера на больничную койку, остаются неясными, что не может не вызывать законного беспокойства общественности, желающей знать, что на самом деле происходит со всеобщим любимцем и народным героем, который…»

Особо не раздумывая, я одним махом выгреб из мешка все открытки, взятые на нынешнее Рождество, и зачем-то сунул на их место злополучную газету. Открытки небрежной стопкой шмякнулись обратно на стол. Пусть кто-нибудь другой сегодня. Не я.

А я…

Кажется, сотрудник Департамента что-то кричал мне в след. Я не разобрал ни слова, аппарируя в заснеженный декабрь.

***

Наверное, лучше просиживать штаны в теплом и светлом баре, но я не хотел сейчас видеть никаких посторонних лиц в радиусе мили, поэтому поваленное ветром дерево в каком-то «неизвестно-где» устраивало меня гораздо больше. Разве что сидеть было жестковато, да и начавшийся снегопад грозился занести по самые брови. Хорошо еще, не надо брать на заметку перспективу застудить простату по причине отсутствия таковой — я понятия не имею, простаты или перспективы. Какая разница.

Мне нужно подумать. Если мне и не хватало времени, так это именно на «подумать», я привык основательно подходить к любой возникшей проблеме, раз за разом беря приступом все возможные обстоятельства, все возможные детали и нюансы, все возможные варианты… обсасывал любую проблему долго и тщательно, как старый и сытый пес, которому некуда спешить, обсасывает мозговую кость.

Теперь не до обсасывания костей. Тут бы успеть сориентироваться, по крайней-то мере.

Значит, у меня проблемы?

Ну да. Определенно.

Я поерзал, устраиваясь на дереве поудобней, и газета в мешке зашуршала в унисон моим мыслям.

Мои проблемы всегда носили вполне конкретное имя, так что с этим-то как раз ровным счетом ничего не изменилось.

Какого черта. Уж теперь-то я мог бы…

Очевидно, не мог.

Значит, он все-таки болен? Что с ним такое? Выглядел он вполне здоровым, если не считать странной и явно болезненной реакции на меня самого. Собственно, почему не считать? Он болен на голову, вот в чем дело. А я только поспособствовал — а то и вовсе спровоцировал.

Но как такое могло случиться? Причем тут я? Это все мое самомнение, попытка выдать желаемое за действительное. Желаемое? С какой-такой стати?! Мне ровным счетом безразлично, как Поттер относится к памяти меня, ко мне, к нашим с ним отноше…

Нет. Я обгладываю кость в каком-то неправильном направлении. Я ведь десять лет не вспоминал о Поттере. Я просто делал свою работу. Первые лет семь все силы уходили на гнев и на попытки примирить самого себя со сложившейся ситуацией. На восьмой год до меня дошло: сколько не злись, не ненавидь, не пытайся манкировать свалившимися как снег на голову обязанностями — ничего не изменится. То есть, ничего не изменится к лучшему — просто срок будет расти, вот и все. Чем быстрее я смирюсь, тем быстрее…

И я ведь почти смирился. Я был по-прежнему страшно далек от того, чтобы получать удовольствие в сложившихся обстоятельствах, но я перестал злиться. Я практически успокоился. Я впал в некий спасительный анабиоз, постепенно разучиваясь думать, хотеть чего-то, напрягаться… Я просто делал свою работу — как делал именно работу, то есть тщательно и без всякой халтуры.

И вот все опять летит к чертям собачьим. Вместо того, чтоб равнодушно топтаться по чужим дворам и пугать детей, я торчу на дереве, засыпаемый снегом, злой, раздерганный, недоумевающий, погрязший в мыслях, беспокойный — такой, каким и бывал в доброе старое время. А в мешке вместо детских неожиданностей свежий номер «Пророка».

И что мне делать с головой Поттера? С какой стати меня опять должна заботить его дурная голова?

Поверить в то, что я сам организовал ему головную боль? Возможно, мне не стоило «усугублять», но ведь и ему не стоило давать повод! Альбуссеверус, ну надо же. Эванс со смеху бы умерла.

Да я бы сам умер со смеху, если бы не…

Нет, все я понимаю. Конечно, он такой, уверен, ему и самому не разобраться, что там наносное, а что истинное, совесть — препротивная штука с непомерно раздутой значимостью, у некоторых. Вот же заморочился, идиот, «он всю жизнь любил мою мать», «если я его забуду — это будет предательством», «все могло бы получиться по-другому»… вот же чушь. Чушь!

Можно аппарировать в Мунго и сказать ему: ты мне ничего не должен, ясно? Забудь — и живи дальше. И никаких галлюцинаций у тебя не было, это и в самом деле я. Или почти я. Можно сказать ему правду — всю правду. Лучше всего сделать именно так — и покончить со всем этим раз и навсегда. Существовать, как и существовал, в отведенных мне рамках. Делать свою работу. Ждать.

Я как будто напросился на откровения с Поттером — и это невыносимо раздражало. Зачем потянул ту открытку? Вот ведь понесла нелегкая! Неужели всего лишь ради иллюзии, что жизнь продолжается?

Это ведь не жизнь. Ничего похожего на жизнь. С какой стати пытаться себя обмануть? Зачем?

Теперь-то какая разница?! Ничего нельзя изменить. И если бы не случилось то, что случилось, я ведь про Поттера и не вспомнил бы. Просто жил бы дальше, просто жил бы. Просто жил.

А теперь нужно просто делать свою работу.

Можно вообще выкинуть Поттера из головы, забыть о его существовании, в самом деле плюнуть. Невелика у него проблема, через годик-другой и воспоминаний не останется. Отец Рождества, короткий приступ умопомешательства, с кем не бывает, особенно если учесть, какая собачья была жизнь. Останутся редкие сны о мальчике, запертом в чулане, потом и эти сны канут камнем на самое дно; только Альбуссеверус иногда вызовет смутную тень, отголосок ощущения, отголосок отголоска. И ничего больше.

Я еще успею вернуться в контору и взять несколько заказов. Я еще успею.

Сидеть под снегом так холодно и так уютно, так уютно, что почти тепло. Тихо тут, в этом неизвестно-где, только редкая птица вспорхнет едва слышно, сбросив с закачавшейся ветки маленький сугроб — и опять тишина.

Если б я мог поверить в то, что увижу ее. Там. Хотя бы увижу. Просто увижу. Я знаю, что не ждет и не вспоминает никогда, но… Просто увидеть. Это много. Очень много.

Снег все шел и шел, и, кажется, я начал засыпать.

***

Несмотря на глухую ночь, улица была буквально запружена народом, и я продирался сквозь гомонящую толпу с огромным трудом, проклиная рождество.