Андрей Погудин - Мастера иллюзий

Рене вскинул «узи», грянула очередь. Зажимая живот и хрипя, из вороха коробок выкатился недавний клошара. К нему тут же направились три кляксы. Бомж с ужасом уставился на них, забыв даже про боль. Черные комочки докатились до подошвы ободранного сапога, а через мгновение бродяга уже кричал, выпустив изо рта язык пламени. Рене убрал автомат.

– Будешь знать, как болтать, сволочь. Весело тебе, да-да?

– Что же это такое?! – вопросил Жак, наблюдая за корчами горящего тела.

– Впечатлен? То-то же, – сказал Рене, вскрывая дверцу припаркованного у склада автомобиля. – Принеси пока мою куртку.

Жак вернулся с обгоревшими лохмотьями. Рене достал из несгораемых карманов полезные вещички и вогнал в замок зажигания специальную отмычку. Взревел двигатель. Колеса разметали горку пепла, оставшуюся от бродяги, за джипом протянулись истаивающие серые дорожки. Рене вырулил с набережной на объездную дорогу и продолжил:

– Господин рассказывал мне, что раньше много путешествовал и в одном отражении наткнулся на древнюю империю – она погибла в этом мире, но в том завоевала всю землю. Круто, правда? Самым страшным оружием у неё как раз и был этот огонь, а называли его «римский».

– Я слышал только про греческий.

– Ха, сравнил тоже!

– А что? Его нельзя было затушить даже водой, я в журнале читал!

– Всё-таки ты тупица, – почти ласково сказал Рене, сворачивая на парижскую трассу. – Смысл не в том, чем огонь затушить нельзя, а в том, чем затушить его можно.

От испытанных треволнений и сытной пищи Артема начало клонить в сон. Он вновь наполнил чашку крепчайшим кофе, поглядывая на беседовавшего с хозяином Вобера. Было заметно, что тот уважает Клода – говорит почтительно, раз за разом молитвенно складывает на груди руки и чуть ли не кланяется, словно и не наглый араб вовсе, а вежливый японец.

От кофе сводило скулы, но бодрил он изрядно. Опустошив чашку, Артем почувствовал, как кровь быстрее заструилась по венам, голова очистилась от дремоты, а сердце начало пробовать на прочность грудную клетку. Чуть раньше Клод с обычной поучительностью в голосе рассказал, что алкоголь в исламском мире под запретом, поэтому ушлые арабы придумали варить такой кофе, который по ударному воздействию на организм превышает даже русский чифирь – людям находиться в своем обычном состоянии всегда скучно.

– Доходит до того, что глупцы добровольно тащат в рот всякую гадость, – разглагольствовал Клод, доедая курицу. – Например, сигареты. Тот же наркотик, только легализованный, все знают о вреде никотина, но продолжают курить. Куда уж мне, скромному мастеру иллюзий, тягаться в силе с рекламой табака, которая создала для миллионов крепчайшую и постоянную уверенность в том, что сигарета хоть в чем-то может им помочь. Ну там скоротать время, снять стресс, расслабиться. Брр, чушь собачья! Но ведь верят и курят.

– А я в академии поганки пробовал, – признался Артем. – После этого у меня и открылся дар предугадывать катастрофы.

– Вряд ли лизергиновая кислота могла так на тебя воздействовать, – фыркнул Вобер. – Будь по-твоему, каждый наркоман становился бы гением. Так не бывает, а вот наоборот – частенько.

– Грибы прут всегда, – заявил Артем из чувства противоречия.

– Но не до такой же степени! – парировал Клод.

Иногда Любимову казалось, что, несмотря на прожитые годы и немалый опыт, Вобер в глубине души остается ребенком. Впрочем, как и многие мужчины. Будет ли мудрец спорить с глупцом? А зачем? Но Клод никогда не отказывался от словесной пикировки, которую сам частенько и зачинал.

С другой стороны, если ты преисполнился важности от собственных знаний, если считаешь себя солидным и значительным мужем, то вряд ли кинешься с жадностью неофита изучать что-то новое, даже, скорее всего, отвергнешь, и это будет означать конец твоего развития. Лучше парить в небесах орлом, чем ползти по земле черепахой; Артему нравилось, что Вобер открыт миру и не устает постигать и удивляться его чудесам и красотам. Любимов и верил мастеру потому, что видел в его глазах искренний интерес к себе и желание помочь. Видимо, что-то такое чувствовали и окружающие – хозяин кафе по окончании разговора поклонился таки Клоду и незаметно вручил пачку банкнот, а потом еще долго поглядывал на их столик, ожидая дальнейших распоряжений.

Вобер опустился на стул и налил себе кофе. Артем хотел последовать примеру друга, но, подумав, решил не искушать судьбу – сердце и так готово было выпрыгнуть из груди и станцевать на циновках джигу. Клод медленно опорожнил чашку, причмокнув от удовольствия.

– О чем ты говорил с ним? – спросил Артем.

– С Али? О, мы обсудили весенний разлив Нила, урожай хлопчатника, политику САГ…

– Видимо, твои консультации в этих вопросах исключительно хорошо оплачиваются, раз он дал тебе столько денег.

– Заметил, да? Хотя, о чем я говорю? Ты же художник, тем более дуал, ничто не скроется от твоего проницательного взгляда.

– Клод, хватит уже издеваться надо мной. Мы же друзья? Почему бы просто не сказать правду?

– Это слишком скучно, никакой тайны… ну, ладно, тут всё просто, Али всего лишь отдал мне долг. Как ты мог заметить, мы сейчас несколько стеснены в средствах.

– С таким видом долги не отдают.

– Ох, уж мне эти дуалы! Et c'est lá qu'on a découvert le pot aux roses [41] Et c'est lá qu'on a découvert le pot aux roses фр. – Тут-то всё и открылось. . Видимо, пришло время просветить тебя и в этой области. Как ты считаешь, мой подозрительный друг, чем зарабатывают себе на хлеб мастера иллюзий?

– Я как-то не задумывался над этим. Да и зачем тебе работать? С твоими способностями можно брать, что хочешь, разве не так?

– Не так, мой вороватый друг. Оставим в стороне этическую сторону вопроса, а сравним энергетические затраты на иллюзию и ценность вот этой булочки с изюмом. Они не сопо-ста-вимы! Даже буханка хлеба не даст тебе достаточно сил для простенького изменения облика.

– Серьезно? Когда я увидел тебя в первый раз, люди вообще не замечали твоей странной одежды, хотя ты выделялся из толпы, словно баскетболист на параде карликов. Чем объяснишь их слепоту, как не сотворенной иллюзией?

– Артем, каждый человек обладает жизненной энергией , но есть еще личная сила , которая накапливается в зависимости от устремлений, принципов, да хотя бы хорошего настроения. Поверь, я смогу убедить почти любого в своей правоте, даже не особо вспотев. Люди инстинктивно чувствуют превосходство другого в личной силе и подчиняются, если слабее. Это неприятно, поэтому, когда носитель силы не обращается к ним напрямую, окружающие подсознательно предпочитают и вовсе не замечать его, пусть он будет хоть голый.