Жан-Клод Мурлева - Горе мертвого короля

Пятый был Бриско.

Он узнал его с первого взгляда, и это было как удар молнии. Не было и тени сомнения: пятый солдат, крайний справа, высокий, выше остальных, с крупным носом и жестко, почти жестоко сжатым ртом — пятый солдат был его брат Бриско. Едва их взгляды встретились, он это сразу понял. Глаза — это окна души. Он испытал это, когда канул в глаза Лии два месяца назад. И вот теперь он переживал то же самое и с той же силой, поймав взгляд Бриско. В один миг все его детство хлынуло ему в сердце. Тысячи часов игр, согретых этим взглядом, полным нежности и смеха, десять лет, освещенных этим радостным, доверчивым взглядом…

«Я спасен, — подумал он, — спасен…»

Но это продолжалось лишь долю секунды — а потом он понял, что Бриско его не узнал. Он вспомнил, что уже несколько дней не брился. Со скверной бритвой Родиона это было не бритье, а мучение, он и бросил. Какой ты колючий, — говорила Лия. Но неужели от этого он так изменился, что… Нет, что за глупости, дело не в бороде. Бриско не видел его восемь лет, вот в чем причина.

— Руки вверх! — рявкнул один из солдат. — И выходи, хватит за лошадь прятаться!

Он поднял руки. Те смотрели на него с любопытством, чуть ли не завороженно.

«Так вот что за зверь дезертир», — казалось, думали они. Один подошел, обшарил его, вывернул карманы, нашел там нож.

— Порядок, больше у него ничего нет.

— Выходи на улицу, давай, шевелись.

Он пошел к двери, обуреваемый разнородными, но одинаково сильными чувствами: страхом пойманного зверя и ощущением чуда от встречи с Бриско. Он гадал, увидит ли во дворе Лию. Почему ее больше не слышно?

— Погулял, и будет… — проворчал кто-то из солдат, когда он проходил мимо.

«Я не гулял, — хотелось ему сказать, — я два раза чуть не погиб…»

Перед хлевом безмолвно и неподвижно стояло еще человек десять. Их начальник в чине лейтенанта бесстрастно смерил его взглядом с высоты своего коня. Два капрала по бокам от него кивали и ухмылялись.

— Вот он, наш путешественник… — сказал один.

— Да, вот и он, — подтвердил другой.

— Имя, звание, подразделение? — спросил лейтенант.

— Александер Йоханссон, рядовой второго класса, четвертый пехотный…

— Хорошо.

Алекс поискал глазами Лию, но не увидел. Сердце у него защемило. Хотелось позвать ее, но он удержался.

— Куда его теперь? — спросил солдат, который его обыскивал.

Он был явно возбужден приключением и жаждал продолжения. Из тех юнцов, что готовы на любое непотребство, только предложи, подумал Алекс.

— Если хотите свести счеты, валяйте, — равнодушно проронил лейтенант. — Даю вам пять минут. Не переусердствуйте.

Он повернул коня и направился к лесу. Два капрала последовали за ним.

Алекс понял, о чем речь, когда оставшиеся взяли его в кольцо.

— Мы, значит, кровь проливаем, а ты в кусты? — начал один, как бы разминаясь.

— Труса празднуем? — подхватил другой. — Предаем своих?

— Сволочь такая! — крикнул тот, что его обыскивал. Он распалился пуще всех. — Ах ты, сволочь! Еще и удрать вздумал! Эй, глядите, он делает попытку к бегству, все видели!

Алекс стоял как вкопанный. Только подумал: «Будут бить — не останусь в долгу. Без сопротивления терпеть побои не стану».

— Точно, попытка к бегству! — подхватил еще один солдат. — Держи его! А ну стой!

И нанес первый удар. Прикладом по бедру.

Алекс вынес его, не дрогнув.

— Куда? Стой! — заорал другой и ударил по лицу, тоже прикладом.

У Алекса вырвался стон.

— Не надо… — взмолился он.

Может быть, этого они и ждали — чтобы он подал голос. И теперь накинулись все разом. Он отбивался, колотя не глядя куда попало и рыча от бессильной злости. Чей-то удар разбил ему нос. Падая, он вывихнул левое плечо, и от боли у него потемнело в глазах. На миг он увидел Бриско — тот стоял в стороне и смотрел, хмуря брови. А потом его так ударили в спину, что дыхание перехватило, и он потерял сознание.

Очнувшись, он увидел сперва только белое небо, белое и бескрайнее, оно занимало все поле зрения. От этого кружилась голова. Он переменил положение, увидел лошадиный бок, и все встало на свои места. Он лежал в санях, и его куда-то везли. Все тело болело, особенно плечо и спина. Слышались голоса и смех. Они гулко отдавались в ушах.

— Как это ты ей сказал, той девчонке?

— Я сказал: chaak veyit…

— Шак вуит?

— Нет, chaak veyit, это значит «ваша деревня».

— Ха-ха-ха, «ваша»! Ты с ней на «вы»?

— Да, ведь я же с ней не знаком, тогда надо на «вы», иначе я бы сказал «teyit».

— Вежливый ты наш! Ха-ха-ха, ну, Леннарт, уморил! Цены тебе нет, право! Такого нарочно не придумаешь! А чего ты такое длинное лопотал? Татиута что-то там…

— Не скажу.

— Ну скажи, посмеемся…

— Не хочу.

— Да ладно тебе, скажи, повесели народ.

— Я не для того учу язык, чтоб вас веселить.

— Да отстаньте от него, раз не хочет…

— Тоже верно, не хочет — как хочет, имеет право.

Алекс попробовал приподняться, но безуспешно — он был крепко связан. Лошадь, трусившая рядом с санями, принадлежала солдату, который обыскивал его, а потом обвинил в попытке к бегству. На той, что везла сани, сидел один из капралов. Бриско и лейтенант были вне поля зрения, скорее всего, впереди.

— Никак, проснулся? — осведомился солдат, следивший за ним, как кошка за мышиной норкой.

— Лия… — проговорил он слабым голосом. — Что вы с ней сделали?

— Это кто?

Алекс не знал, как назвать ее иначе, и повторил:

— Лия…

— А, маленькая дикарка? Об ней не беспокойся. Это ж такой народ — ничто их не берет. Ты бы лучше о себе побеспокоился, самое время!

— Вы ей хоть лошадь оставили?

— Говорю же, об ней не беспокойся.

Тут сани свернули к югу. Отряд выезжал на равнину. По правую руку мелькнул и скрылся из виду лес, за которым ютилась деревня. Он вдруг сообразил, что не знает даже, как она называется.

Когда они прибыли в лагерь, еще не стемнело. Из саней Алекс мог видеть возвышавшиеся в отдалении стены столицы; над ними неподвижно стояли почти фиолетовые тучи. Все это выглядело каким-то ненастоящим, словно плохая театральная декорация. Они ехали шагом между палатками; редко где навстречу попадались немногочисленные солдаты, кутающиеся в свои грязные потертые шинели. Они оборачивались — исхудалые, обросшие щетиной, с лицами, лишенными всякого выражения. В хорошем состоянии была армия Герольфа…

Они остановились у развалин сгоревшего дома. Алекса развязали, заставили встать и перелезть через почерневшие обломки. Один солдат открыл уцелевший при пожаре люк и стал спускать в него лестницу о двенадцати перекладинах. Она ушла в темный провал почти вся.