Евгений Велтистов - Ноктюрн пустоты

Докладывал дежуривший по городу сержант:

– "Шевроле" КЛ 17-91 белого цвета находится на указанном месте, шеф!

Боби вытер пот со лба.

– Спасибо, сержант. Не своди с него глаз. Молодец, что позвонил мне лично.

Боби обернулся, показал молча большой палец, бормотнул: "Он сорвал очко", - что значило: быть ему лейтенантом! И снова углубился в переговоры.

Информация Аллена оказалась безупречной. Все четыре машины стояли там, где их выудил из космоса Аллен: в самом центре Чикаго, именуемом Луп. (Луп - "петля". Здесь, в единственном районе, деловом, застроенном гигантскими небоскребами центре, сохранилась старая дребезжащая петля надземки, которую чикагцы называют "чертовой грохоталкой".)

Итак, "Шевроле", два "Форда" и "Ситроен" затерялись среди тысяч машин. Летающая платформа в первую очередь прочесала район Лупа, и можно было предположить, что машины с адским грузом в багажниках легко ускользнули от проверки, а теперь встали на заранее предназначенные места - возле самых крупных небоскребов. Кто мог знать, что именно эти машины представляют смертельную угрозу! В гараже Большого Джона был припаркован среди других оставшихся машин "Форд" с бомбой.

Боби вызвал помощников:

– Операцию назначаю на пятнадцать тридцать. Всем выехать одновременно. Груз доставить в помещение полиции. Здесь останется дежурить Гари.

Начальники групп исчезли.

Боби подошел ко мне. Лицо его было задумчивое, а глаза - лукавые. Кажется, он позволил себе чуть расслабиться.

– Что бы ты хотел сейчас, Бари?

– Я? Ничего… Побыстрее кончить съемку…

– А я бы хотел, чтобы ты стал самым, самым знаменитым…

Я рассмеялся:

– У меня есть имя!

– Я обещал удвоить гонорар… Все это, конечно, не то… Я очень хочу, сынок, чтоб ты был счастлив.

Я никогда еще не видел полицейских, произносящих такие речи, буркнул в ответ:

– На службе не полагается быть счастливым…

В половине четвертого мы, группа в восемь человек во главе с шефом, спустились в гараж, вышли из лифта с видом туристов. Тотчас из ниш возникли фигуры, бросились к машинам с пассажирами. Наша группа проследовала к серому "Форду" 447878.

Номер был указан Алленом.

– Сигнализация! - негромко сказал шеф.

Быстрые руки ощупали жестяную оболочку машины, словно футляр с драгоценностями.

– Багажник!

Осторожно вскрыт багажник.

Я успеваю протиснуть объектив между согнутыми спинами, чтобы запечатлеть объемистый саквояж. Щелкают замки. Внутри саквояжа - большая металлическая труба.

– Тихо! - шипит Боби. - Проверить радиацию!

Счетчик отчетливо щелкает, но Боби глядит на стрелку презрительно.

– Ти-хо!

Теперь, когда все затаили дыхание, слышен легкий перестук. Внутри трубы словно работает маленький домашний будильник.

– Всем отойти! - командует шеф. - Кроме Вейса и Бари.

Я снимаю крупно руки специалиста, отвинчивающего на трубе, как на термосе, обычную крышку и отделяющего часовой механизм.

– Кончено, шеф! - Вейс прячет механизм с проводами в сумку.

– Пошли!

Боби закрывает саквояж и сам несет тяжелый груз к лифту. Помощники стараются ему помочь, предостеречь от опасности… Но Боби есть Боби - отмахивается от всех медвежьей лапой: "Заткнись!.. Подожди!.. Рыба на крючке!.. Снимай, Бари! Все".

В разных районах Чикаго на оцепленных переодетыми полицейскими улицах происходит то же самое.

Прощальный обед в "Джони".

Хотя эвакуация жителей заканчивается ровно в полночь, мы не одни в просторном зале. Десяток столиков неподалеку от оркестра заняты. Официанты на местах. Кухня работает. Оркестр создает привычную ресторанную обстановку.

Перед обедом я успел подготовить пленки для отправки в Лондон. Сжег снимки Аллена, стер в банке информации память о сделанном. Остался лишь финальный эпизод. Видимо, он назревал, так как шеф попросил меня захватить камеру. Я не стал ни о чем спрашивать.

– Хочу поднять тост за нашу неподражаемую Марию, за всех вас, господа, - провозгласил шеф, поднимая бокал и оглядывая нас - Марию, Нэша, Голдрина. - Честно говоря, я привык к вам, особенно к Бари. Я трезвый реалист и иногда считал Бари фантазером, так вот - однажды я почувствовал себя рядовым перед бывалым сержантом.

Я подмигнул Марии: мол, не придавай значения комплиментам этого старого лиса.

– Жаль будет расставаться, - заключил Боби. - Ваше здоровье!

Каждый понял тост по-своему. Кроме нас с шефом, никто в зале не знал, что взрыва не будет.

Ели молча. Чувство одиночества навевали печальные звуки оркестра. Я поглядывал на Марию и видел по глазам, что она понимает меня без слов: скоро мы будем вместе.

– Что они играют? - спросил шеф официанта.

– Кажется, "Ночь нежна".

– Это негритянский блюз, - пояснил Голдрин. - "Как ночь нежна… Но здесь темно…"

– Будет светлее… Бари, - шеф нагнулся ко мне, - сделайте вид, что снимаете наш стол, а потом - валяйте дальше…

Я поднялся, отошел, нацелился в лицо Марии. Она улыбалась мне.

– Еще шампанского! - громко попросил Боби, и в ту же секунду свет погас.

Что-то случилось на сцене. Оборвалась мелодия. Взревел какой-то инструмент. Послышались звуки падения, возня, крики и ругательства.

Зажглись люстры.

На сцене - финал полицейского детектива: победители и побежденные. Инструменты, ноты, пюпитры разбросаны по полу. В считанные секунды люди Боби, сидевшие неподалеку, надели на музыкантов наручники.

– Зачем это? - прозвучал в тишине глухой голос. Голдрин поднялся с места. Глаза его пылали.

Боби, не обращая на него внимания, подал знак, и полицейские повели оркестрантов прямо по проходу мимо нашего стола. Каждого арестованного сопровождали двое.

Первым вели композитора и дирижера.

– Рэм Эдинтон, - назвал его имя шеф.

Тот бросил в нашу сторону презрительный взгляд и громко сказал:

– Нет!

– Да, это вы, Эдинтон!

– Нет! - дерзко ответил Эдинтон, словно не был похож на свое изображение на афишах.

– Саймс… - медленно произнес шеф очередное имя.

А тот отвечал так же странно:

– Нет!

– Остерн…

– Нет!

– Далем…

– Нет!

Я мучительно соображал: что это - упрямое отрицание преступников или яростное "Нет!", которое писали в дни жаркого лета взбунтовавшиеся цветные на имуществе белых? Впрочем, не все ли равно, раз террористы схвачены и Большой Джон целехонек! Черт их разберет - эти дурацкие отношения в этой большой дурацкой стране!

Да, Боби знал всех в лицо. Всех двенадцать. Десять из них были цветные, двое белые! Но и они бросили презрительное "Нет!". Через несколько часов с помощью моей камеры их будет знать мир.

Лицо Боби было жестким, я бы сказал - даже страшноватым.

За период короткого знакомства мне казалось иногда, что чикагский шеф как бы сошел с ранних картин Нормана Рокуэлла, живописавшего почти три четверти века быт Америки. Не раз рисовал он добродушных, сильных, подтянутых полицейских рядом с любознательными и восхищенными мальчишками… Нет, Боби был совсем другим при исполнении служебных обязанностей. В одной из последних работ Рокуэлла четыре охранника ведут черную первоклассницу к школьным дверям мимо разъяренной толпы расистов (такой случай действительно был в Алабаме). Толпа на холсте не присутствует, не видны лица охранников, но их напряженные позы, шаг десантников, руки, готовые в любую минуту выхватить оружие, точно рисуют образ полицейского в самый напряженный момент. На стене - кровавое пятно от брошенного помидора.