Евгений Велтистов - Ноктюрн пустоты

Точно такое лицо сейчас у Боби. Неприятное выражение. Как будто он чует близкую кровь и сдерживает себя изо всех сил, чтобы предостеречь насилие.

Процессию замыкает Гари.

– Поднимите всех наверх и отправьте! - велел ему шеф.

– Теперь им отобьют легкие, печень… все… Так, шеф? - сказал Голдрин.

Шеф повернулся к нему.

– Теперь их, скорее всего, присудят к электрическому стулу…

Лицо Голдрина посерело. В эту минуту он искренне ненавидел Боби.

– В нашей стране, шеф, самый высокий процент смертных приговоров - это вам хорошо известно. Причем за счет негров. Вы увеличили этот позорный счет! Я всегда предполагал, что у вас стальное, стандартное сердце полицейского.

– Я свою работу, Голдрин, закончил, - пробурчал Боби. - Вы можете поступать, как вам угодно.

– Я иду спасать их от вашей Америки.

Голдрин с достоинством удалился, кивнув головой Марии. Она была бледна. Я предложил ей бокал вина, чтобы снять напряжение.

Объяснять сложную ситуацию отношений не было времени.

Последний кадр. Я сел напротив шефа полиции, поднял камеру.

– И все же, Боби, почему именно они? Как вы узнали, если не секрет?

– От вас, Бари, у меня нет секретов. И не будет! - Глаза Боби смеялись: наступила его звездная минута - минута настоящего отдыха… - Я проверил профессии всех, кто находится в Большом Джоне, и обнаружил крупного, несмотря на молодость, физика-ядерщика. Не менее знаменитого под другим именем в мире искусств!.. Да, да, Бари, это он самый - Эдинтон! Так что джаз-оркестр "Джони" под управлением Рэма Эдинтона и террористическая группа "Адская кнопка" - одна и та же компания. Дальше вы знаете сами.

Я поблагодарил шефа полиции, попросил его выделить человека, который отправил бы пленки на телестудию. Репортаж "Большой Джон, Чикаго" был завершен.

– Не беспокойтесь, Бари, - добродушно пообещал шеф. - Я продержусь не меньше часа в полной изоляции от гангстеров пера. Вы выйдете в эфир первым…

В номере я запаковал и вручил полицейскому пленки, дал телеграмму сэру Крису во "Всемирные новости". Через час, а то и раньше они могут начинать трансляцию репортажа через Би-Би-Си на весь мир.

Когда поднялся в ресторан, то заметил какую-то растерянность за столом.

Мария бросилась навстречу.

– Джон… Эдди… - Рыдания мешали ей говорить.

– Что? - резко спросил я.

– Неприятные известия, Бари, - услышал я голос Боби. - Эдди в больнице. Он, видимо, получил травму на тренировке. Сейчас все выясним… Не волнуйтесь.

После этих слов мне стало страшно.

– Немедленно летим в Голливуд. - Я взял под локоть Марию. - Успокойся… Спускайся вниз. Я на минуту - за вещами.

– Я провожу вас, - предложил Марии Нэш.

– Машину для мистера Бари! - сказал шеф официанту.

– Такси ожидает у входа, - почти тут же доложил официант и протянул Нэшу бумажку с номером.

Они ушли с Марией.

Я заскочил к себе - конечно, не за вещами, а позвонить в Голливуд. Схватил трубку. Боби из-за моей спины надавил пальцем рычаг.

– Не надо, Джон. Вот адрес больницы… Чувствует он себя неважно…

Я застыл, боясь обернуться.

– Он жив?

– Жив.

Здесь у меня случился провал в памяти. Впервые в жизни - абсолютная дыра в голове. Дальше помню каждый миг так отчетливо, будто видел тысячу раз пленку.

Мы идем быстрым шагом через пустой вестибюль. На плече камера, в руке - плащ Марии.

Я ускоряю шаг. Оглядываюсь на Боби: не отстает?

Вертящаяся дверь.

Пустое пространство, наполненное ветром.

У тротуара небольшая толпа вокруг такси.

Я бегу к толпе.

Люди оглядываются, расступаются.

Машина странно скособочена. Багажник словно вскрыт консервным ножом. Осколки стекла на асфальте.

– Мария! - кричу я и рву изо всех сил дверцу.

Кто-то ломом поддевает заклинившийся замок.

Мария лежит на заднем сиденье. Глаза ее открыты. В них застыли удивление и горечь. Лоб чистый и холодный. Кругом кровь.

Я снимаю.

Снимаю убитую жену.

Снимаю убитых шофера и Нэша. Руки мои в крови.

Боже мой, за что?..

Мария не должна быть здесь! И Нэш тоже… Здесь должен быть я! За что же их?

Как я не догадался? "Машина для мистера Бари…" Такси у дверей. Бомба - в багажнике.

Я беру Марию на руки, несу в Большой Джон.

Гроб с Марией летел в Европу.

Я летел в Лос-Анджелес, к Эдди.

Телеграммы, поступавшие на самолет во время рейса, свидетельствовали, что Эдди борется за жизнь.

В больнице сначала я не узнал сына - увидел как бы восковую копию лица, бинты и гипс. У него были десятки переломов, сотрясение мозга; врачи опасались за позвоночник.

– Доктор, - сказал я врачу, оставшись с ним наедине, - я не пожалею никаких денег…

Он посмотрел на меня так, что я запнулся, забыл конец фразы. Наверное, о деньгах в этих стенах говорят все.

– Господин Бари, - спокойно ответил врач, - я надеюсь, что молодой организм победит… Но вы должны быть готовы к последствиям аварии.

Я готов. Готов, если потребуется, носить Эдди на руках.

Сын - это все, что у меня осталось.

– Он замечательный, настоящий герой, - накинулся на меня в коридоре худющий юноша.

– Кто вы? - спросил я.

– Я - его лучший друг… Простите, Гастон Эрве, - представился юноша.

Гастон был пилотом того самолета, из которого Эдди прыгал в копну сена. Наверное, в молодости закономерно становиться друзьями за несколько дней. Эрве описал все, что произошло со дня их знакомства. Тренировки проходили благополучно: Эдди открывал люк и прыгал из низко летящего самолета. Француз Гастон восхищался его мужеством.

– Понимаете, я виноват! - Гастон чуть не плакал, стуча кулаком в худую грудь. - Он почему-то замешкался, я кричу: "Прыгай!.." Он опоздал на какую-то долю секунды!

– Ты не виноват, - сказал я ему. - Не надо было затевать вообще это дело.

– А пара миллионов? - пробормотал Гастон. - Они на дороге не валяются…

Я ничего не ответил.

Он смутился, вспомнив, что жив и здоров, растерялся, не соображая, сколько же стоит подлинная человеческая жизнь.

Эдди так и не пришел в сознание, пока я находился в больнице.

Похоронили Марию на нашем мюнхенском кладбище, рядом с отцом. Народу было немного, в основном родственники.

Прилетел из Чикаго в черном котелке Боби. Я был ему благодарен за этот знак внимания.

– А где похоронили Нэша? - спросил я.

– В Дублине. Так решили отец и мать. Нэш был холостяком.

– Боби, отправьте, пожалуйста, телеграмму родителям от моего имени.

– Хорошо, Джон.

"Нэш, бедняга, ты так и не успел понять, что случилось. Не успел передать в номер свой последний репортаж. Это сделал за тебя я… Я, который должен быть рядом с Марией… Прости, Нэш…"

Боби выразительно кашлянул, вырывая меня из круга мыслей.