SoNew - Писания про Юного мага

Место гномки заняла чья-то еще голова. Но крохотные ручки продолжали управлять ладонями слепца:

— Во-от, это у нас светлый эльф… он у нас ушастенький… а ростом как все люди, и тощий такой же. А еще я могу позвать темных и орка… если ты хочешь.

— Я хочу! — на лице лихорадящего был неподдельный восторг. — Но я потом… они же в карауле. Все расы, а? Все четыре расы! И у вас там это обычное дело? Вас не отправили вожди ваших родов, как героев легенд?

— Не-а! — засмеялась Куколка. — У нас все перемешаны. И никто не удивляется.

— Вот почему вас обстреляли в предыдущем поселке! — догадался больной. — Они увидели эльфов и орка, и гномов. Разумеется, они были напуганы, и еще ваши колдуны в своих робах!

— Да, наверное так и было, — согласилась Тень. — Но тебе нужнго выпить еще отвара, ты весь горишь.

— Ничего, — незрячие глаза метались на раскрасневшемся лице. — Я выдержу! Я должен привести вас в поселок. Это очень важно — союз всех рас… мы тут уверены, что это невозможно. Что расы всегда воюют друг с другом.

— Так и было когда-то давно, — вздохнул Чибис.

— Ой… — пискнула Бубенчик, и в тот же миг пленника пронзила горячая, тянущая боль. Он вскрикнул, пытаясь вывернуться и достать ее источник где-то в середине позвоночника, глубоко под кожей. Но несколько рук перехватили его ладони.

— Тихо, тихо, — успокаивала его Тень, но у нее самой голос дрожал. — Не нужно ничего трогать, не надо крутиться. Мы попробуем уменьшить твою боль, но ты, пожалуйста, потерпи!

— Сейчас, сейчас, — Бубенчик вцепилась в его руки и наклонилась к самой подушке. — Это будет приходить и уходить. Ты только терпи, я тебя прошу!

Раздались знакомые звуки заклинаний, и боль отступила. Правда, на тело навалилась вялость. Усыпили его? Может, им виднее… сил терпеть почти не оставалось, а теперь… хорошо.

Приступы боли то и дело вырывали его из колдовского сна. Потом сознание снова уплывало. Но настал миг, когда боль пришла, а сон нет. Только тонкие руки удерживали его от попыток извиваться и корчиться. Бубенчик постоянно говорила с ним, но этот голос превращался в неясный шум из-за гула крови в ушах. Что-то происходило с ним, что-то неправильное.

— Больно! — не выдержал он. Мука стала сильнее стыда, сильнее воли.

— Не думай, не думай, — подсказал голос во мраке. — Попробуй осознать себя.

Но какое там осознать! Все, что он осознавал — что он измотан болью, покрыт потом, его тошнит — а еще он слеп! Жалккий, полуживой кусок плоти, человеческий обломок, выброшенный прибоем на холодные скалы…

Ледяные камни, такие чужие! И вода, хлещущая по коже. Это все отвергало его, причиняло мучения. Сухо и зло трещал огонь в соседней пещере. Во всем мире не было ничего несущего покой и свободу. Только дыхание, сливающееся с ветром, свистящим в щели, с дыханием сидящей рядом девушки, с дыханием океана, с крыльями бури.

Он не думал больше о боли, о пещере, о людях вокруг. Он наслаждался движением воздуха, каждой невидимой струйкой, пронзающей пространство. И слепота не мешала этому. Не в ней было дело. Воздух чужд любой стихии, он свободен, он не связан ничем. И в то же время, он незримо присутствует всюду, он пузырится в воде, он наполняет поры камней, он врывается в легкие живых существ и монстров, он помогает гореть огню. Воздуху труднее всего обрести форму… но проще всего ее наполнить.

Обретение формы, жесткое и твердое. Вот чего не хватало измученной оболочке, в которой колыхался его дух, воз-дух. Он дышал, надеясь, что это как-то поможет, пройзойдет что-то важное, и все наладится. Но дыхание обрывалось возле лица девушки, сидящей на полу… на холодных камнях. И весь хоровод образов начинался сначала.

— Мы должны что-то сделать… — голоса уплывали и становилсь неузнаваемыми. Зато он различал вихри воздуха, касавшиеся его лица. Вот узорчато-спиральный, вот прямой, вот легкий и влажный…

— Это выглядит ужасно! Никогда бы не подумала…

— И такая силища… держи его, девочка, держи, похоже он старается не причинить тебе вреда.

— Да он еле касается меня, о чем вы?

— Да? А другой рукой он камень крошит… возьми его за обе!

— Может быть попробовать просто ножом?

— Ничего не выйдет.

— Изо всех сил?

— Бесполезно!

— Ну давай…

Хруст сломанного металла. Частички стали кружатся в воздухе, оседают кислым вкусом на языке… Он знает, что у тела кончаются силы, но это уже не пугает. Только немного обидно. Он потерял все, все — именно тогда, когда должен был все обрести. И это будет не выморок…

— А если мечом?

— Никакой разницы. Только той кривулей, которая в книжке нарисована.

— Я не видела, какая? Эта? Ха, смотри, похоже на рыбку!

— Это ракушка.

— Ракушка не может быть прочнее стали. Ну, или она волшебная?

— Волшебная, волшебная… Где же этот длинноногий? Уже сколько часов назад ушел…

— Он жив… — голос Капели срывается. — Он устал, но идет…

— И то хлеб… Кстати, у него был какой-то кинжал, не помните? Граненый?

— Да он его давно уже отдал мне! Вот, гляди! Не похоже, что эта штука может помочь. Лезвие тупое…Вот, видишь, бесполезно. Ломать не буду, вдруг пригодится еще для чего.

— Ой, а почему на лезвии кровь? Ты его ранил!

— Ничего подобного, даже не поцарапал… смотри-ка, кровь тянется за лезвием, словно нитка! А на коже ничего. Бесы и големы!

— Убери эту гадость от него. Надеюсь, что в соседнюю пещеру не потянется… Засунь в ножны!

— Уф, перестало. Ну и дела! Нужно дать нашим магам разобраться с этим кинжальчиком… потом!

— Потом, потом! Это точно что потом. Посветите что ли сюда, волшебнички. Что-то мне это совсем не нравится. Они темнеют, или мне показалось?

Лежащему это тоже не нравилось. Сначала он просто терял силы, потом его тело начало мучительно комкаться, будто стремительно растущего человечка из мягкого теста запихнули в ореховую скорлупку. Но скорлупка оказалась чересчур крепкой. Тесто скоро потеряет упругую мягкость жизни и свернется безжизненным сухим комком. Это ощущение тесной, давящей боли было сильным, как мучительный зуд. Хотелось разорвать свою оболочку ногтями, зубами. Но он осторожно держался за горячие пальцы девушки, зная откуда-то, что ни зубы, ни стальные лезвия не могут ему помочь.

Каждый из богов наметил для своих детей собственный путь. Невозможно уклониться от него, невозможно стать кем-то другим. Огню нужно топливо, чтобы гореть. Воде нужно русло, чтобы течь. Камень тверд и податлив одновременно. А воздух… воздух должен обрести свободу!

— Выпустите! — прошептал он в последний раз и потерял сознание. Его дыхание, редкое и неглубокое, совсем замедлилось.

— Что такое? — раздался голос от входа.

— Плохо дело. Малый сомлел, а уж как мучался до этого.