Святослав Логинов - Медынское золото

– Не получается, – возразил Напас. – Анагос столько сил требует, что ни о какой власти говорить не приходится. Кто анагос на себя наложит, тот обречён на вторые роли. Его никто тронуть не посмеет, но и он большой силы иметь не будет. Этот-то, ну, как его… ведь не сумел Лит защитить.

Простому воину, даже если он оказался на совете волхвов, говорить не следует, пока его не спросят впрямую. Скор стоял за спиной Бессона с бунчуком, приставленным к ноге, и молчал. Хотя как можно забыть имя колдуна, которого Скор умудрился подстрелить? Аммус, наместник Лита, отец Лии… Если вдруг девушка узнает, что убийца её отца не кто-нибудь, а именно Скор… молодому стрелку не хотелось об этом думать. Но каждый раз, заходя к знахаркам, он вспоминал об этом.

В обозе у знахарок обитал уже почти десяток пленниц: те, кого победители не просто захватили для утоления страсти телесной, но прочили себе в жёны. Получалось, что и Скор сосватал за себя Лию. Только знает ли об этом сама Лия и что скажет убийце?

Лия вместе с другими счастливицами, избегнувшими участи войсковой шлюхи, помогала лекаркам и поварихам, ухаживала за ранеными, неумело исполняла всякую женскую работу. Тётки хвалили её за старательность. С Хайей девушка старалась не встречаться, и та проводила время в гордом одиночестве и полном безделье, ожидая решения своей судьбы.

Всё это разом промелькнуло в памяти Скора, когда он услышал, как суровый Напас поминает наместника Лита – мага, наложившего на себя страшный всякому волшебнику анагос и убитого простой, не заговорённой стрелой. Говорит и не может вспомнить имя Лииного отца. А Скор помнит, но молчит. Не положено ему самовольно говорить на совете.

– Аммус его звали, – подсказал Бессон. Вряд ли и командир лучников помнил лишь однажды услышанное имя давно убитого врага, но Скор-то стоял с Бессоновым бунчуком, вот чародей и разобрал не прозвучавшее слово.

– Во-во!.. – согласился Напас. – Править городом от имени Хаусипура Аммус мог, и никакие заговорщики на него посягнуть не смели. А как до настоящей войны дошло, тут ему и конец был. Мы об анагосе только в сказках слыхали и думать не думали, что вживую встретим. А и знали бы, что с ним такое, не испугались бы. И где теперь этот Аммус? Нет, тут что-то другое. Поглядеть бы на этого Хаусипура поближе…

– Кто его видал, тех в живых нету, – проговорил Ризорх. – Трёх степных магов злодей до смерти пришиб. Правда, те поодиночке на бой выходили. Не умеют, дурни, сообща драться. Там из простых нукеров кое-кто жив остался, тех я расспросил. Но что они рассказать могут? Говорят, Хаусипур собой велик, на две головы выше любого воина, ходит медленно, но тяжко, так что земля сотрясается. Одет во всё чёрное, и лица не видать – тоже чёрным закрыто. Бунчук перед ним несут с двенадцатью хвостами.

– Внушительно… – щуплый Бурун покивал головой, – но мы в этих краях и пострашней великанов видали. А Напас прав: поглядели бы, каков он есть, тут и придумали бы, как его колотить нужно.

– Вот выйдет он против нас, и поглядите, – произнёс Бажан, как обычно молчавший до последнего.

Сбылось обещанное уже на следующий день. Ворота, ближайшие к лагерю лесовиков, распахнулись, и оттуда вышло войско. Более тысячи человек гардианской стражи, тех, кто бестрепетно шёл в бой, сколько бы бунчуков ни вывешивали с противной стороны. В центре возвышался императорский штандарт, двенадцатихвостый, как и рассказывали очевидцы. И под этим штандартом действительно шёл некто в чёрном. Был он высок и внушителен, хотя и не так громаден, как твердили выжившие в прошлых боях. Но уже давно известно, что у страха глаза велики, и не бывает медведя громадней того, от которого девки из малинника убежали.

Шёл Хаусипур не торопясь, и так же неспешно двигались ряды гардиан. Не тряслась земля, не раскалывалось небо, но всякий понимал, что за этим дело не станет.

– Стрельнуть бы по нему!.. – простонала Нашта, впервые вышедшая из лекарской палатки, но не допущенная собратьями к сегодняшнему бою. – Я бы достала.

– Терпи, – ответил Анк, тоже стоящий в задних рядах. – Скоро все достанем. Ведь он по нашу душу идёт. Смотри, союзнички-то уже улепётывают, только пыль столбом.

Чёрные ряды приближались. Не видно лиц, не видно глаз, воронёные доспехи и чёрные плащи с капюшонами скрывают воинов с ног до головы, лишь тускло поблёскивает зачарованное гардианское оружие, которому всё равно, кого резать.

– Устому пора бы в дело вступить. Он тоже умеет издали свой огонь слать…

И впрямь, фыркнуло пламя, понеслось, ничем не сдерживаемое. Не встретив преграды, достигло воинских рядов и опало, не причинив вреда. В ответ дохнуло холодом, не тем морозом, к которому привычен северный народ, а замогильной стужей, убивающей тело за одну минуту. Не спасёт от него ни пуховая безрукавка, ни шейный платок. Если бы не совместные усилия колдунов, лежало бы лесное воинство, закоченев, и даже гардианских ножей на него было бы не нужно.

Ещё ближе чёрные ряды, не потерявшие до сих пор ни одного человека.

Со слитным гудением ушли в полёт стальные шершни, выпущенные Буруном. Бессильно попадали на землю, а там и истаяли, словно иней под жаркими лучами. А в ответ жестокие, сильнейшие удары по магам, по ратникам, по палатке знахарок. Покуда волхвы успевали отражать их, но делать это становилось всё труднее. А Хаусипур, окружённый гвардией, шёл, как будто и не бушевали вокруг магические вихри.

Гардиане уже совсем близко.

– На раз! – командует Бессон. – И!..

Двести лучников разом выпрямляются и стреляют почти в упор, с сотни шагов. И вновь наколдованные Бессоном стрелы падают, не найдя цели. Но есть ещё и стрелы настоящие, из яблоневой древесины, с гусиными перьями, добытыми на родном озере во время весеннего лёта птиц, с трёхгранными железными наконечниками Остоковой работы. Их берегли, собирали после каждого боя, чинили поломанные, и теперь простое оружие не подвело: первые чёрные воины упали под ноги своим собратьям.

– Нежить это! – закричал Ризорх. – Не берёт их магия, стрелами надо, а потом – в топоры!

Не умеет нежить обитать в городе и биться в правильном строю, но сейчас людям было не до таких тонкостей. Волшебное оружие врага не трогает, а простое валит на землю. Значит, надо драться попросту. Тысяча гардиан, а против них пятьсот воинов лесного народа: половина лучников и столько же ратников с рогатинами и топорами. Исход битвы неясен: сколько легионеров добежит под обстрелом до противника, а там ещё придётся лезть через ров на земляной вал, уставленный ежами и рогатками. Не зря в первый же день укрепляли лагерь. Силы-то получаются равны! Сейчас бы конницу гардианам во фланг, чтобы от ворот отрезать, заставив биться в чистом поле, только где та конница? На дальних холмах чуть маячат их бунчуки.