Людмила Астахова - Теперь или никогда

Бывший тив покаянно помотал головой.

– И что мне теперь с тобой делать? А? Зачем ты мне теперь потребен? Того, что мне надо, ты не знаешь… а о том, что не нужно, знаешь слишком много. – Эрна Кэдвен сморщила нос и отбила пальцами зловещую дробь по ножнам скэйна. – Конри сказал: «Делай с ним, что хочешь»… А чего заслуживает придурок, из-за которого архивы, сотни лет бережно хранимые от эсмондов, попадут теперь прямиком Хереварду в когти?!

В общем-то раздумывать было особенно не о чем. Какая польза от раскрытого агента? Скэйном по горлу и в канаву. Но по-хорошему делать это надо было еще в «Морском Коньке», чтоб разом убрать и Святошу, и свидетелей…

Пока ролфи размышляла, Удаз, почуяв, верно, что решается его дальнейшая участь, все-таки подал голос:

– Но… эрна, ведь манускрипт зашифрован…

– Что? – очнувшись от кровожадных раздумий, спросила Грэйн.

– Эта тетрадь… она зашифрована. Я знаю староролфийский, но не понял ни слова из тех записей, когда копировал…

– Ты копировал?! – Ролфийка подалась вперед и крепко схватила его за плечи, как следует встряхнув. – Что ж ты молчал?! Что ты копировал? Куда ты это дел?

– Титульный лист и первую страницу, – честно ответил Апэйн, морщась от боли.

Грэйн опомнилась и разжала руки. Так и кости недолго сломать бедняге…

– Я переписал все, что там было, и приложил копию к отчету, который отправил…

– Сука Конри! – перебила его эрна Кэдвен и со злым восхищением всплеснула руками. – Нет, ну каков ублюдок! – И вновь повернулась к Удазу. – Ты! Сможешь по памяти восстановить хотя бы часть того, что видел в той тетради?

Удаз колебался, Грэйн отчетливо это видела, колебался и, верно, прикидывал – говорить или нет? Поторговаться или не стоит? И что удастся выторговать?

– Жизнь, – мрачно сказала она. – Твоя жизнь, желтоглазый. Или ты уже решился на купание в канале кверху брюхом?

– Могу, – спешно ответил он. – То есть, наверное, смогу… какую-то часть, и…

– Эй, ты! – не дослушав, ролфийка приоткрыла дверцу и кликнула кучера: – Давай к ролфийскому посольству!

– Эрна, что… – начал было Удаз.

– Помолчи, – отмахнулась Грэйн, сосредоточенно закусив губу. – Вот теперь – помолчи. Ты достаточно сказал.

Отвернувшись, она уставилась в окно, на проплывающие мимо улицы Индары. Мысль пришла и оформилась, пенные волны бешенства схлынули, оставив холодные скалы рассудка. И огненными рунами по тем скалам Грэйн высекла решение – бывшего тива Удаза она все-таки не убьет. Прежде всего потому, что перерезанное горло проср… хм… потерявшего бесценный архив агента ничего уже не изменит. Значит, принимаем случившееся как данность и ищем другие пути. Но прежде… Когти Локки, ну не на свое же жалованье посвященной эрне лейтенанту содержать раскрытого агента Святошу! Это и впрямь будет анекдот, всем анекдотам анекдот. Диллайнский полукровка на содержании у ролфийской офицерши. Не жирно ли ему?

Следовательно, названному ир-Апэйну необходим официальный статус, чтобы Грэйн по крайней мере потом смогла возместить свои расходы и отбить у Конри («или его преемника», – сладко подумалось эрне Кэдвен) хотя бы часть потраченных средств. Опять же, не так просто подвести Удаза под ее дипломатический иммунитет, как она щедро пообещала. Но выход, разумеется, есть.

Офицеру полагается денщик, так? Грэйн не очень-то представляла себе желтоглазого смеска в подобной роли, да и слишком привыкла она сама себя обслуживать. Не нужно ей было специального человека ни для снимания сапог, ни для подавания кадфы в постель, ни, тем более, для чистки мундира, сабли и амуниции. Но все-таки денщик полагался. И – частично! – оплачивался из казны.

«Так и запишем, – со злорадной ухмылкой подумала она. – И пусть только Конри попробует не оплатить мне расходы!»

Оставалось только убедить эрна Оринэйра официально поставить некоего Удэйза (тьфу!!!) ир-Апэйна на довольствие и выправить необходимые бумаги. Вольноопределяющимся будет. Хе, да в форте Логан незабвенный майор Фрэнген и не такие махинации проворачивал!

– Жди здесь, – коротко бросила она растерянно моргавшему Удазу и вылезла из кареты у дверей посольства Ролэнси. – Я скоро.

Оставшись в экипаже дожидаться возвращения ролфийки, а по большому счету и решения собственной судьбы, Удаз впал в задумчивость. Деваться некуда, бежать бесполезно, протестовать – тем более. Ну и чем его нынешнее положение лучше того, что было в бытность тивом? Эрну Кэдвен точно так же, как и тива Хереварда, не интересовали оправдания или объяснения. Упустил похитительницу? Виновен! Перехватили важные документы? Опять виноват!

А как она бушевала, как бесновалась! Живой огонь, а не женщина. Не тепло и покой, а жар и боль. Не сдержи по неведомой причине свою ярость эрна Кэдвен, плавать бы Удазу Апэйну спиной вверх в канале и улыбаться рыбам вторым ртом, который ролфийка собственноручно прорезала бы ему чуть ниже кадыка. Сказано же: «Делай с ним, что хочешь». Чего хочет эрна Кэдвен? Пустить в ход скэйн или сначала использовать подопечного, выжать досуха, а уже потом выпустить его нечистую кровь на волю?

Удаз скрипнул зубами от бессилия. Ему бы бежать без оглядки и от ролфи, и от эрны Кэдвен, но какая-то неведомая сила точно магнитом тянет. Сверток с мундиром жег ладони с каждым мгновением все сильнее.

С раннего детства славившийся умением контролировать себя и свою жизнь, Удаз Апэйн больше всего боялся утратить этот контроль. Достаточно было посмотреть на мамашу, какую она делала стойку, едва поблизости оказывался привлекательный мужчина, чтобы возненавидеть невоздержанность и неспособность обуздывать инстинкты. И как это часто случается – с тобой происходит то, чего больше всего боишься.

Солнце садилось, и приближение ночи означало для мужчины очередной приступ безумия. В тюрьме Удаз мог позволить себе всласть подраться с сокамерниками, чтобы выпустить пар. Что делать теперь, когда безумные желания вытесняют из головы остатки разума?

«Пред… Локка… боги, ведь убьет же! Зарежет тебя эта бешеная с-сука, проклятый извращенец, и будет права!»

Ведро в руках стало тяжелым-претяжелым, словно отлитым из свинца, а ткань мундира, кажется, выткали из крапивы. А перед глазами уже плясали языки синхелмского пламени, из которого, как луна Дилах из туч, выходила обезумевшая от жажды мести, хохочущая женщина-волчица. И не было рядом стены, чтобы с разбегу врезаться лбом с криком: «Прочь наваждение! Прочь!»

– Ну вот, желтоглазый, живем! – радостно объявила Грэйн, плюхнувшись на обитое кожей сиденье кареты, и, поставив саблю между коленей, подмигнула Удазу. – Что смурной такой? Проголодался, пока меня ждал? – Не дожидаясь ответа, она высунулась и приказала кучеру: – Теперь давай на Шкиперский канал, восьмой дом… да заверни по дороге в какой-нибудь трактир поприличней, где навынос торгуют. Пошел!