Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – герцог

Я опустился в свое кресло-трон, поинтересовался с ходу:

– Дорогой граф, а что было на месте этого Альтенбаумбурга раньше?

Он посмотрел с удивлением и некоторой опаской.

– Сэр… он и был.

– А еще раньше?

Он подумал, предположил:

– Наверное, пустое место?

Я покачал головой.

– Лучше бы пустое. Но я видел нечто иное.

Он спросил заинтересованно, без всякой настороженности:

– А что вы видели?

– Замок, – ответил я, – примерно этого же размера… или побольше, я не выходил наружу. Но черный и… весь как будто только что поднялся из зловонного болота. Весь в грязи…

Я прервал себя на полуслове. Его лицо медленно бледнело, потом и вовсе стало синим, словно невидимая рука сжала горло и не дает дышать.

– Ваша светлость, – прохрипел он задушенно, – если вы это видели…

– Да?

– Вам предначертано умереть…

– Вот прямо сейчас?

Он судорожно кивнул:

– Да. Никто не проживет и суток, если увидит…

Я осведомился:

– И что, всем обитателям этого замка показывается такое? Перед их смертью?

Он потряс головой.

– Нет-нет!.. Только в особых случаях. Это видение насылают…

Я прервал:

– Сэр Генрих, это не было видением. Я там был.

– Это видение, – возразил он шепотом. – Ужасное… О нем даже нет в летописях, а только слухи, один ужаснее другого.

– Ну что ж, – сказал я, – видение очень уж отчетливое. Если еще раз привидится, постараюсь что-то спереть в доказательство.

Он отшатнулся в ужасе.

– Ваша светлость!

– А что, – спросил я, – воровать нехорошо? Если у противника, то не воровство, а трофей. Постараюсь еще и зарезать кого-нибудь, чтоб уж совсем по-честному.

Отсидев за столом на секунду дольше, чем необходимо, я поднялся, жестом велел всем продолжать и не обращать на мое отсутствие внимания.

В соседнем зале достаточно просторно, но пусто, если не считать портретов на стенах и гобеленов. Граф Гатер увязался за мной, бледный и разом протрезвевший, неестественно небрежно заговорил об этих землях Гандерсгейма, где простор, богатства, свободные поселяне…

Я слушал и кивал одобрительно, даже взмукивал в нужных местах, хотя, на мой трезвый взгляд, иметь один акр земли в Вестготии надежнее целого герцогства в Гандерсгейме. Человек – существо азартное. Хорошего ему мало, ему подавай самое лучшее, так что да, я здесь соберу такое войско энтузиастов, корабли Ордоньеса заморятся перевозить.

В холле навстречу распахнулись двери, ввалилась группа хохочущих рыцарей, я их еще не видел, в середке молодой и красивый мужчина с породистым лицом сынка знатного вельможи, что не знал отказа в своих пожеланиях. Жестикулирует и что-то рассказывает такое, от чего четверо его товарищей шатаются со смеху и хватаются друг за друга.

Покосившись в мою сторону, он выпрямился и сказал с иронией и достаточно громко:

– Ну вот и наш новый герцог! Говорят, птица высокого полета.

Я не стал притворяться, что не услышал, сказал предостерегающе:

– Знаете ли, сэр…

– Христоф, – подсказал он с готовностью. – Христоф Вильгельм Гуфеланд. Младший сын графа Фридриха Новоплесского.

– Знаете ли, сэр Христоф, – сказал я, – у высоко летающих птиц не только крылья большие, но и клювы… поувесистей.

Он довольно хохотнул.

– Здорово сказано! Надо запомнить.

– А что, – поинтересовался я, – вам угодно проверить его тяжесть?

Он со смехом замотал головой.

– Упаси Господи!.. Вы сразу всем объяснили предельно ясно. Три поединка – трое убитых. Теперь вас точно никто не посмеет задирать. И уж не мы, точно. Мы пятеро поспешили к вам, ваша светлость, чтобы дать клятву верности и напроситься в ваше войско.

Один из рыцарей поклонился и уточнил со всей учтивостью педанта:

– В то самое, что идет на завоевание…

– …диких земель Гандерсгейма, – подсказал третий.

– Нет проблем, – заверил я. – Клятву – сейчас, а войско… когда будете готовы отправиться на побережье. Туда придут корабли из Сен-Мари. В том числе и за вами. Я уже распорядился.

– Как нам повезло! – вырвалось у него.

Я с вопросительным видом вскинул левую бровь, у меня уже получается довольно эффектно, эдакий сарказм и легкое недоумение.

Рыцарь понял правильно, спохватился и поспешно преклонил колено, но голову откинул, гордо и преданно глядя мне в лицо.

– Я, Карл Теодор Вильгельм Вейерштрасс из Лассальвиля, клянусь в верности сэру Ричарду, герцогу Вельденскому, обязуюсь служить честно и доблестно, не щадя жизни, блюсти честь свою и честь своего сюзерена!

– Встаньте, сэр Карл, – произнес я. – Принимаю вашу клятву и, в свою очередь, клянусь блюсти и защищать ваши интересы, как свои собственные.

Друзья Христофа один за другим преклоняли колени, а сам он, как признанный лидер в их группе, принес присягу последним, хотя понимает же, что выгоднее было бы первым. Молодец, вообще-то держит гонор.

Когда они закончили, в зал почти вбежал еще один, широкий и массивный рыцарь, чем-то напомнивший сэра Растера, только еще шире да лицом темнее, к тому же в глаза бросаются длинные усы, зачем-то покрашенные в лиловый цвет.

Он сразу же преклонил колено и сказал гулким голосом:

– Я, Иоганн Пауль Фридрих Дистервег из Рихтерберга, клянусь в верности и беспрекословном повиновении его светлости герцогу Ричарду Длинные Руки. Если нарушу клятву, да поразит меня Господь самой страшной мукой, ибо нет проступка гаже, чем клятвопреступление!

Я сказал благожелательно:

– Принимаю клятву и, со своей стороны, клянусь чтить честь и достоинство сэра Иоганна, соблюдать его интересы как в боях, так и после боев при дележе трофеев и захваченных земель!

Самому кажется, что уже слишком часто о захваченных землях, но этим людям мало слухов, нужно говорить снова и снова, подтверждать, вон как сразу загорелся весь, расправил плечи, да и остальные оживились, будто уже делим целую страну, как Вильгельм Завоеватель Англию между своими норманнами.

Он поднялся, я не удержался и спросил:

– Кстати, сэр Иоганн, а почему… у вас усы такого цвета?

Наверное, я бестактно задел больное место, на лицах рыцарей появились улыбки, а он выпрямился и буркнул раздраженно:

– А потому!

Я торопливо поискал варианты, как-то надо выкручиваться, сказал громко и торжественно:

– Убеждения, не подкрепленные доводами, свидетельствуют о том, что у вас есть своя твердая позиция! Такие люди особенно ценны в нашем мире, где все меньше убеждений, а больше ветрености, вертопрахости и вертихвостости.

Он приосанился, подкрутил лихо ус и орлом посмотрел на соратников. На него начали смотреть с уважением, а я подумал, что столбу многое прощается за его прямоту и никто не требует от него ума или умения слагать стихи.