Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – герцог

Ее лицо стало озадаченным.

– Ты ничего не делал?

– Клянусь!

– Ладно, верю. Я вижу, когда врут или скрывают. Но почему…

Я хотел хлопнуть себя по лбу, но на руках это нежное неземное существо, так трогательно обнимающее меня за шею, я только и сумел, что пробормотать:

– Погоди, а не связано как-то с предыдущим герцогом? Некая фея пообещала ему защиту от всего, что может быть найдено на земле. Но у меня меч из метеоритного железа, чего дура фея не предусмотрела! В общем, герцог убит… Фея могла рассердиться?

Она воскликнула в тревоге:

– Ну конечно! У тебя опасный враг!.. Если, конечно, та фея жива и вообще помнит о своем давнем подарке.

Я пробормотал:

– Вообще-то я человек невезучий. Что может у меня сломаться – ломается. Так что наверняка фея жива. И к тому же уязвлена, что ее заклятие кто-то сумел разрушить. Ее как-то можно найти, поговорить с нею? Я бы все объяснил…

Она смотрела почти с жалостью, мы за это время приблизились к крепости, ворота распахнулись, навстречу выметнулся плотный черный ком и понесся в нашу сторону.

Чтобы не свалил с ног, я опустил Иллариану на землю, сам встал впереди, однако Бобик меня поразил: обогнул на большой скорости и с ходу, резко затормозив, ткнулся головой в Иллариану.

Я был готов, что снова зарычит, но он как чувствовал, что это существо теперь на нашей стороне, его башка уперлась ей в подбородок, она гладила это счастливо сопящее чудовище и чесала за ушами, глаза смеялись. А уж про Бобика и говорить нечего, расчувствовался и расхрюкался так, что мне стало стыдно за соратника.

– Бобик, – сказал я с укором, но счастливый, что все обошлось, – ты же лютый зверь!.. Что с тобой?

Иллариана улыбнулась одними глазами.

– Он тоже чувствует, – объяснила она.

– А я что, не чувствую?

– Он лучше, – объяснила она и пояснила с детской дотошностью. – Чувствует лучше. Он хороший.

– Эх, – сказал я с безнадежностью, – уже вижу, как вместе умчитесь на кухню…

Стражи на воротах вроде бы не удивились, что их лорд ночью ушел в свои покои, а утром снова возвращается со стороны гор, побитый и потрепанный, в изрубленных доспехах с засохшими пятнами крови, и в сапогах, где на одном вовсе нет подметки, а вместо голенищ болтаются лохмотья кожи со следами огромных зубов.

– Ваша светлость, – сказал один преданно и стукнул в землю тупым концом копья.

– Ваша светлость, – сказал второй. – Только прикажите!

Я покровительственно улыбнулся, мол, благодарю за службу и еще больше – за желание послужить сверх нормы. Оба гордо и понимающе переглянулись, не всем выпадает счастье служить у человека, умеющего ввязываться во все приключения.

Во дворе нас встретил Марсель Паньоль, сразу же уставился на мои искореженные и помятые доспехи. Стражи топтались за его спиной, таращили глаза и вообще старались не дышать. Иллариана смотрела настороженно, по большей части держалась за моей спиной, пальцы ее все время касаются толстой шкуры Адского Пса, а этот толстый гад лижет ей руку.

Паньоль осторожно потянул что-то из моего плеча.

– Ваша светлость…

Я скосил глаза, пальцы Марселя вцепились в обломившийся коготь обитателя Тьмы, тот пробил стальную пластинку, как лист лопуха, и застрял.

– Берите, берите, – разрешил я. – Ожерелье потом составите.

Он долго старался выковырнуть, но сдался и отступил. Я сказал с рассчитанным благодушием:

– Оружейник все вытащит. Но доспехи пусть починит до вечера.

Его суровое лицо застыло, бросил осторожный взгляд на Иллариану, произнес дрогнувшим голосом:

– Ваша светлость…

– Все в порядке, – заверил я. – Враг бежит, бежит, бежит…

– Ваша светлость, – сказал он с суровой почтительностью, – осмелюсь заметить, что и эти ваши доспехи проще выбросить. Позвольте подыскать вам снова новые?

– Позволяю, – согласился я. – Только учитывай мои довоенные размеры. Эти в предплечьях тесноваты.

– Простите, я это учту.

Я вытянул руки в стороны, стражники быстро и умело освободили своего сюзерена от железа, Паньоль окинул взглядом меня с головы до ног и покачал головой.

– Боюсь, придется менять и всю одежду.

– Не жадничай, – сказал я кротко. – Высшее богатство – отсутствие жадности.

Он неумело улыбнулся, свирепое лицо стало почти человеческим.

– Для вас здесь ничего не жалко. И никому.

Стражники бегом понесли детали моего доспеха, но, как я заметил, не к оружейнику, а прямо в кузницу.

Паньоль снова бросил взгляд на замершую Иллариану, но я о ней молчу, и он снова сделал вид, что мы вот только вдвоем, спросил осторожно:

– Ваша светлость, вы собираетесь и этой ночью…

– Как получится, – ответил я легко. – Я вообще-то с дамой… Кстати, сапоги тоже пусть заменят.

Он посмотрел на мои голые ноги, зябко поежился.

– Да, конечно. Жаль, не бывает железных.

Я улыбнулся, он сконфуженно умолк, стальной панцирь пробит когтями так, что годится на решето, а это значит, и железо не очень-то спасает.

Я сказал громко:

– У меня сегодня гостья, благороднейшая леди Иллариана изволила нанести мне визит.

Марсель молча поклонился, в глазах вопрос, что это за леди без пышной свиты и вообще без сопровождающих, но смолчал, герцог им достался тоже с причудами.

– Я распоряжусь, – сказал он наконец, – чтобы подали вам прямо в покои.

– Спасибо, Марсель, – поблагодарил я. – Ты все понимаешь.

Он снова поклонился, вряд ли что понял, но все равно похвала приятна, а заслуженная или нет, менее важно.

В моих покоях Иллариана огляделась и тут же устроилась с ногами в кресле, свернувшись в такой тугой клубочек, что рядом можно посадить Бобика.

Он молча и преданно сопровождал нас, с Илларианы не сводил глаз, на меня поглядывал с таким выражением, словно хотел сказать: а здорово нам повезло отловить такую?

– Здесь хорошая еда и вино, – сказал я, – но мне так хочется самому послужить тебе!.. Позволишь?

Она посмотрела большими глазищами, я ощутил оторопь, читает мысли, что ли, наконец она сказала серьезно:

– Да, если хочешь.

– Для тебя очень хочу, – заверил я.

– Хорошо…

Впервые я создавал с таким радостным чувством все эти бифштексы и ромштексы, всевозможные копчености, крабовое мясо, икру красную и черную, потом спохватился и принялся заставлять столешницу всевозможными десертными вкусностями, что тают во рту, и чувствовал, что могу создать все-все, что когда-либо ел. Память сохранила не только вкус икры, но и ее состав, когда желудочные соки скрупулезно расщепляли на составные части, и я уже без боязни опозориться заполнил деликатесами все свободное место, а в центре водрузил высокую чашу на длинной ножке с воздушно взбитым мороженым.